– Вы все за меня продумали. А работа? В городе?
– Пойдем еще на одно нарушение закона, – весело проговорил Петр Кирыч, – я попрошу Нину Александровну принять тебя на прежнюю должность, на родную нам «Пневматику». Только, пожалуйста, не дергайся, подумай.
– Хорошо, я согласен. Обещаю: буду выполнять обязанности с душой, соскучился по делу.
– Выходит, мы наконец нашли пути к взаимопониманию. – Петр Кирыч не скрывал торжества. Представил, как будет ему благодарна Нина Александровна. Она спит и видит на месте начальника ОТК Русича. Что в ней говорит больше, боль за слабый участок работы или личные симпатии, сказать трудно. – Какие еще будут вопросы ко мне, просьбы?
– Два вопроса.
– Валяй.
– Генерал послушает вас? Освободит ли меня?
– Прикажем, сделает.
– И самое главное. – Русич замялся.
– Слушаю. Выкладывай все, чтобы не было недомолвок.
– Сын. Игорь. Он где сейчас?
– В соседней камере.
– Разрешите пятиминутное свидание? Очень прошу, Петр Кирыч. Хочу ему в глаза взглянуть.
– Попробуем. – Петр Кирыч встал, сказал от порога: – Сиди и жди!
Наверное, прошло не менее часа. Под тихий постук настенных часов Русич даже слегка задремал, забыв о том, где находится. Вздрогнул, вскочил на ноги, заслышав голоса. На пороге стоял какой-то длинный парень с дикой прической, щурил глаза со свету, никак не мог поверить, что видит перед собой отца.
– Игорь! – тяжело выдохнул Русич. Едва устоял на ногах, закружилась голова. Игорь подхватил его, прижал к груди. Совсем как в далеком-далеком детстве, беззвучно зашевелил губами, мысленно жалуясь на свои нескончаемые горести, и от этого обоим сделалось страшно.
– Учтите, граждане задержанные, в вашем распоряжении ровно десять минут! – Дежурный старшина осторожно притворил тяжелую дверь, в душе дивясь невиданному: двое задержанных, вроде бы отец и сын, остались толковать между собой не в «предвариловке», не за барьером дежурной комнаты, под строгим контролем сотрудников, а в кабинете начальника отделения…
* * *
1986 год, февраль. Израиль, Иерусалим, семь километров южнее города
Давным-давно стены этого полуразрушенного временем монастыря на окраине «города трех религий» не посещали ни туристы, ни паломники, тропы к нему заросли густой колючей травой полупустыни. Да и ко всему развалины эти пользовались у окрестных жителей и пастухов дурной славой. Случайные прохожие утверждали, что своими ушами слышали неземное заунывное пение, прерываемое вскриками и воплями. По ночам над стенами возникало голубое свечение. Поговаривали, будто это души умерших во грехе иезуитов гуляют по ступеням и развалинам с дьявольскими факелами в руках. Правда, иерусалимская полиция точно знала, что в монастыре до сих пор проживают безвыездно восемь отшельников. Об этом даже напечатали в еврейских и палестинских газетах, но все равно пастухи им не поверили. Зато по округе ходил такой фантастический рассказ: «Один дровосек из палестинцев осмелился войти в монастырь, загляделся на двух отшельников, игравших в карты, а когда очнулся, то увидел, что истлела ручка его топора».
