– Вы что, гражданин Русич, забыли, как надобно вести себя в лагере? – рявкнул генерал. – Представьтесь по форме: статья, срок, причина задержания.
Русич недоуменно оглядел генерала, Петра Кирыча. «Играют, как кошка с мышью. Отлично знают о нем всю подноготную».
– Я еще не осужден!
– Прежнюю статью и срок нужно назвать! – Генерал Ачкасов старался, видимо, угодить своему шефу. Пыжился, багровел, делал страшные глаза.
– Генерал, – Петр Кирыч повернулся к Ачкасову, – разреши нам с человеком потолковать наедине? – Ачкасов, к немалому удивлению Русича, немедленно подчинился, вытянулся, как на параде, отчеканил:
– Слушаюсь, оставить вас наедине! – И тотчас вышел из кабинета.
– Садись, Русич! – дружелюбно произнес Щелочихин, указал на стул напротив себя, тоже сел, положив нога на ногу. – Расслабься. Курить будешь?
– Отучили.
– Полезней для здоровья, а вот я никак бросить не могу. Леденцы сосу, таблетки мятные – все напрасно. Курю-то с двенадцати лет.
– Не тяните кота за хвост, Петр Кирыч! – вырвалось у Алексея. – Мы достаточно хорошо знакомы, хотя… гусь свинье не товарищ.
– Не обижайся, чего в жизни не бывает? Христа вон даже на кресте распяли за грехи рода человеческого.
– Ну, спасибо за науку! – Алексей чувствовал себя униженным, раздавленным. Если бы Петр Кирыч, этот непотопляемый жулик, заорал бы на него, ударил, откровенно возрадовался бы его унижению, тогда все встало бы на свои места. Но теперь, когда они сидели почти что рядом, он словно со стороны отчетливо видел свою фигуру: жалкую, блеклую, сутулую.
– И меня, брат Русич, незаконно били, терзали, но… все к лучшему в этом лучшем из миров. Как здоровье-то? В Воркуте я служил, мерзкий там климат, туберкулезный. – Петр Кирыч даже шмыгнул носом, будто бы сочувствуя несчастному Русичу. – Чего спрашиваю? Не в Сочи ведь ты кантовался.
– Петр Кирыч, можно вопрос?
– Валяй.
– Что все это значит? – Обвел рукой выкрашенные милицейские стены. – Я не сплю? Зачем досрочно освободили? Чтобы перекрасить статью?
– Вину свою чувствую, Русич! – проникновенно произнес Петр Кирыч. – Вину. Можешь поверить?
– С трудом.
– Человек прозревает с годами и пытается хоть что-то исправить. Я помог тебе выбраться на волю и вдруг… мне тут наплели сорок бочек арестантов: чуть ли ты с ходу не стал воровать тепловозы и менять их на растительное масло. – Петр Кирыч был само добродушие. Русич, пожалуй, раньше никогда не видел прежнего шефа таким внимательным и заботливым. И это окончательно сбивало с толку. – Вот примчался на выручку.
