Беовульф как военный вождь был обязан принимать участие в ритуалах – если ты вожак, значит на тебе лежит печать богов. Риксы и дуксы хорошо знакомых картулярию франков никогда не пренебрегали жреческими обязанностями – Северин не раз видел, как Хловис или его приближенные закалывали жертвенных быков и обрызгивали их кровью истуканов в Суасоне и Реймсе.
Ничего похожего Северин прежде не видывал. Хенгест с Беовульфом разделись догола, не обращая внимания на ветер и жгуче-холодную воду омылись в набегающих волнах Германского моря, затем ют достал из небольшого кожаного мешочка оправленный в серебро медвежий коготь и начал проводить по песку черту вокруг стоянки.
Беовульф шел за ним с факелом, загодя сделанным из толстой сосновой ветки и тряпицы, пропитанной маслом, освящая пламенем Доннара незримую преграду и глухо бормоча висы на некоем древнем, рыкающем и свирепом наречии – в каждом звуке ощущалась необоримая первобытная сила, яростная и грозная, сила, коей были напитаны великие племена, некогда вышедшие из Скандзы…
Язычки факельного огня постепенно изменяли цвет с обычного бледно-оранжевого на алый, затем на багрово-фиолетовый, а потом и вовсе черный.
Черный огонь, да – картулярий не мог его видеть, но твердо знал: пламя не угасло, оно дает тепло и свет, только этот свет неразличим для обычного человеческого зрения, – однако любая тварь из иных миров ослепнет, узрев такой огонь.
Заклятия Беовульфа превратили пламя Доннара в нечто иное, в сгусток energia sacra, священной искры, появившейся вместе с сотворением мира.
Северин вновь почувствовал дрожь – но не от холода, а от прямого столкновения с силой, о которой он имел лишь отрывочные знания: пламя факела, как оказалось, было вовсе не черным, а невидимым – проникающим повсюду, пронизывающим своими корпускулами песок, камни, лодку, людей, одежду…
«Ересь, – решительно подумал картулярий. – Откуда у них, дикарей и язычников, может взяться частица… Частица того самого огня… Боже, вразуми!»
Все кончилось внезапно. Беовульф отбросил факел в костер, Хенгест выпрямился, сжал в кулаке черно-коричневый коготь и молча пошел одеваться.
– От костра не отходите, – устало сказал Беовульф. – Что бы ни случилось, здесь нас никто не потревожит – ни боги, ни чудовища. До рассвета нас защищает Скандза – ее мощь, доселе пронизывающая смертный мир…
* * *
Если бы нынешним вечером посторонний человек прошелся по широкой песчаной полосе, тянущейся между скальной стеной и морем, он не заметил бы ничего особенного.
