Третий день нескончаемого движения оказался самым трудным еще и потому, что сохраняя направление, он бежал с горы на гору, пересекая гряды под девяносто градусов. После нескольких долгих тягунов, забравшись на очередной лесистый отрог, Шабанов повалился на землю, чтобы перевести дух, и в это время увидел внизу открытое пространство — неширокую долину, где на свежей, молодой зелени паслись четыре черно-пестрых коровы и до десятка овец. Картина среди нежилых, диких гор была настолько неожиданной, что вначале почудилось, это призрак, сон, спровоцированный промедолом в смеси с допингом. Боясь стряхнуть видение, Герман встал и, словно завороженный, пошел вниз. Долина между гор была не то, что цветущей — повсюду преобладала прошлогодняя бурая трава, в том числе и чертополох, однако у широко разлившейся речки он увидел два высоких, под мшистыми и явно китайскими крышами, но по-русски срубленных дома и черный квадрат недавно вытаявшего из-под снега влажного огорода. Незатейливый этот вид показался Шабанову радостным, долгожданным, словно он после долгих скитаний наконец-то очутился в родных местах на реке Пожне. Единственное, что портило впечатление и чувства — стучащая боль в ухе, тревожащая мозги, и «двухствольное» зрение, отчего он видел два совершенно одинаковых дома и две параллельных реки.
Он спустился до опушки леса и, спрятавшись там, сунул в рот очередную таблетку «Виры». Это было признаком одичания — Герман явственно ощутил боязнь выйти к человеческому жилью в дневное время, и понимая это, он сидел в зарослях шиповника, боролся с собой, будучи уверенным, что все равно не тронется с места, пока не стемнеет. Иногда теплый ветерок наносил его запах на пасущихся коров, и те вскидывали головы с настороженными, ушами, словно чуяли зверя. Прошел час, другой, третий — из дома никто не появлялся, а вместе с вечерним светом, озарившим уютную, благодатную долину, и одновременным воздействием допинга, Шабанов ощутил некоторое облегчение, раздвоенное зрение кое-как собралось в одно и стало ясно, что изба с крышей, как у китайской фанзы. В половине восьмого из дома вышла раскосая, черноволосая девочка лет десяти, взяла хворостину и погнала скот ко двору. Он вспомнил, что девочкам-китаянкам специальными деревянными башмаками уродуют ступни ног, оставляют их детскими и они ходят так, что ветром качает — у этой, кажется, все было в порядке, носилась за овцами по выгону и лишь пятки сверкали.
