– Нет, не пойдет, - улыбнулся художник, - мне самому это солнце пригодится.
– А-а, - разочарованно протянул паренек, - вода у вас всамделишная на картинке, хоть рукой погладь. Ну совсем как сейчас вон на том месте.
Они оба взглянули на Волгу. Садилось солнце, темнели луга вдали. Солнце золотило деревья внизу.
На тропинке, ведущей сюда, наверх, Борис Михайлович вдруг увидел двух мужчин и женщину впереди. В картузах и косоворотках, мужчины не привлекли его внимания. Зато женщина! Длинное лиловое платье, прямой пробор, коса темная, груши-серьги в ушах, на руке полушалок. Щеки алзют густым закатом. Красавица на фоне Волги. Она шла, как что-то неотвратимо прекрасное, как подарок судьбы. Она закрывала собой этих мужчин, всю ярмарку, все лавки внизу, все, кроме Волги...
– Э-э, - паренек привстал, - да вон они сами идут, с Дарьей.
Как медленно-величавы ее движения, как по-русски строг рисунок бровей, как гордо и вместе с тем скромно смотрит. Она приближалась, словно вырастая из земли.
Попросить бы ее так постоять, да разве такая станет позировать? Вот она заметила, как глядят на нее, но даже бровью не повела. Только глазами показала двум следовавшим за ней мужчинам на паренька, что расположился рядом с художником. Любопытства к его альбому не проявила, но и гордости не показала; молча поклонилась и одними глазами чуть улыбнулась.
Посмотрела на палку, стоявшую рядом, у скамьи, еще раз внимательнее и даже, показалось Кустодиеву, сочувственно взглянула на него и наклонила голову. Так плавно, так величественно, словно богоматерь на иконе, - и прошествовала дальше.
А паренек бросил в последний раз взгляд на альбом Кустодиева и, уходя, с сожалением проговорил :
– И-и-их, живут же люди. Две-три закорючки проведут по бумаге глядишь и галку узнаешь, и с вороной не спутаешь. А мы... все торгуем, торгуем. Прощевайте пока!..
Кустодиев долго смотрел вслед уходившей женщине. И уже видел перед собой будущую картину...
Волга, пестрая в лучах солнца Волга. Желтые березы, багряные клены, золотой купол церкви, мелкие фигуры на втором плане, а на первом плане, как памятник русской красоте, России, с ее несуетливостью, статью, загадочностью, - она, женщина.
Так, а может быть, и чуть по-иному увидел Кустодиев свою картину "Купчиха".
Тут был русский пейзаж, и не тот знаменитый ле-витановский серенький день, а пейзаж, который любят народные мастера, сказочники, песенники Руси. Яркий, как на лубке, веселый, как народная игрушка. Где еще в Европе столько золота клали на купола, золотые звезды бросали по синему? Где еще есть такие маленькие веселые церквушки, отраженные в низине вод, как на просторах России?
