– Так как же вас зовут, прекрасная Дульсинея Тунгусская?
Полина пристроила чашку у огня, не обращая на него внимания.
Отпугнутая приходом людей от своих дум, она не успела еще понять, что перед ней незнакомый человек.
Борис «красноречил»: философствовал, выдавал анекдоты, хохотал – посмотреть со стороны, будто развлекал сам себя. Разговорил все же, не выдержала:
– Слушай, парень, отстань ты ради бога, не до тебя.
– У вас неприятности, горе какое? Расскажите, а вдруг помогу? Может, я великий врачеватель душ человеческих?
– Трепло ты.
– Зачем же так резко?
– Затем! Сначала имя, два дня ухаживать будешь, а потом переспать предложишь – вот ваша мужская психология.
Теперь Борис никого не корчил и не играл:
– Вас кто-нибудь обидел? Вам тяжело одной среди мужиков?
– Пожалел? – Полипа, как обломком стекла, чиркнула глазами по физиономии Бориса.
– Да нет, как сказать… – замялся тот.
– Никак. Сиди и молчи. Заколебали своей жалостью, сочувствователи. Кроме корысти, нет ничего в вашей жалости.
Полина уставилась в зябнущий, слабый огонек, доедающий последние дрова в костре, а Борис встал, походил у костра, потеребил бородку, похлопал по карманам, достал папиросы, сунул одну в рот, нагнулся к костру и, поймав голой рукой головню с последним огоньком, прикурил, бросил назад. Огонек потух, и лицо Полины исчезло в темноте. Словно извиняясь, Борис выдавил:
– Я же только хотел спросить, как вас зовут.
– Полиной меня зовут, что еще?
– Ну вот и прекрасно, – заулыбался Борис, – а меня всегда звали Борькой. Промывальщик по профессии, алиментщик волею судьбы, бродяга по убеждению.
– Я же сказала, что ты трепло.
– Не трепло, а веселый человек. Понимаешь, тоскливо без этого в тайге. Тоскливо быть серьезным. Кому романтика, кому экзотика, впечатления и тэпэ, а кому работа и больше ничего. Топ-топ, в ручье бульк-бульк. Поспал и опять: топ-топ, бульк-бульк. А что это тебя занесло сюда?
– Тебе-то что? Ну ладно, поболтали и хватит.
Полина лаской скользнула от потухшего костра и скрылась в палатке, хлопнув ее клапаном.
… Отправив говорливого гостя спать, Каретин подошел к Полининой палатке и спросил:
– Ты спишь?
– Что вы хотели, Виктор Ильич?
– Так, ничего. Устаешь?
– Нет, не устаю.
– Завтра отдохни, поможешь мне кое-что скопировать. Чертить-то умеешь?
– На уровне средней школы.
– Справишься.
– Я лучше на профиль пойду. – Ненастойчивый, безразличный голос.
– Усольцев один справится, – Каретин еще что-то хотел сказать, потоптался у палатки, погладил рукой брезентовую крышу, прислушался. Изнутри ни звука.
