— Прошу к столу, господа, — пригласил князь. — Окажите честь. И казачков зовите, пусть угостятся, чем Бог послал. На привале я без чинов привык обходиться.
Сильвестр разлил водку, офицеры и князь чокнулись за победу русского оружия. Казаки степенно махнули по стопке, под ободряющие советы Козловского набрали со скатерти закуски и отошли в сторонку.
Когда утолили первый голод, князь предложил выпить за погибель супостата.
— Помяните мои слова, господа, не пережить французу зимы. Погибель ему грозит не столь от православных воинов, сколь от негостеприимства погод российского Отечества.
Хорунжий Головко хитро взглянул на князя.
— Вы, ваше сиятельство, будто наперед все знаете.
— Эх, господин хорунжий. — Князь, не спеша, выпил водку. — Все, что с нами случится, уже записано на листах в Книге жизни, и ветер Времени, играя, переворачивает ее страницы. И что с того, что кто-то умеет читать письмена в той книге? И он — лишь прилежный школяр, едва овладевший грамотой. Ибо, есть Тот, кто начертал сии знаки!
— Красиво сказано, — одобрил Головко. — Это, ежели по-нашему сказать, человек предполагает, а Бог располагает.
— Можно и так, — кивнул князь. — Но как ни говори, а получается, что от судьбы не уйдешь.
— Вы и свою судьбу знаете, ваше сиятельство? — спросил слегка захмелевший корнет.
Давайте, господа, без титулов. Зовут меня Николаем Михайловичем, прошу так и обращаться.
Он промокнул губы салфеткой, скосив глаза в сторону, помолчал немного.
— Да, Алексей Васильевич, к сожалению, я знаю свою судьбу. В скором времени ждет меня смерть от камня, — спокойно произнес князь.
Хорунжий, словно поперхнулся, крякнул в кулак.
— А вот Сильвестр, — князь указал на секретаря. — Хоть человек сугубо статский и жутко боится всякого оружия, погибнет от летящего металла. Как — сие мне не ведомо. Но от летящего металла. И никому сего изменить не дано.
— Ваше сиятельство, — жалобным голосом протянул секретарь. — Вы же обещали не напоминать!
— Ну, прости ради Бога, дружок. Судьбы он, видите ли, боится, — с улыбкой обратился князь к офицерам.
Корсаков рассмеялся, откинулся на спину, разбросал руки, глядя в высокое голубое небо.
— Увольте, Николай Михайлович, но не верю я в гадания. — Он полной грудью набрал свежий утренний воздух. — Даже думать о смерти в такой день не хочется.
Хорунжий, отвернувшись, мелко перекрестился.
Козловский грустно улыбнулся и промолчал.
* * *
Попетляв среди несжатых полей и березовых рощ, дорога нырнула в сосновый бор. Солнце накалило золотые стволы, пахло смолой и хвоей. Копыта коней мягко ступали ковру из палой хвои, устилавшей песок дороги.
