– А ты, Иван Николаич, уже написал?
– Я успею. Я все равно сегодня опять дежурю. А раньше чем завтра все равно ничего не начнется. Тут еще заключение судмедэксперта, то-се… Ты домой, что ли? Счастливчик!
– Это есть! – согласился я.
Во дворе больницы вовсю сияло майское солнце. Кудрявая тень вековых дубов лежала на зеленом шелковом газоне. Высокий каменный забор окружал со всех сторон территорию больницы, больше похожую на романтический парк. Вдоль асфальтовой дорожки, ведущей к воротам, благоухали кусты персидской сирени. Однако оставаться в этом великолепии не хотелось ни минуты, и я, не задерживаясь, пошел к пропускному пункту.
Охранники придирчиво осмотрели мой пропуск и с большой неохотой выпустили. На входе у нас сидят дюжие ребята из охранного агентства «Гепард». Они стригутся под полубокс, носят пятнистую униформу и воображают, что за их спиной – граница. У них в задней комнатке имеются даже автоматы, только они стараются их не показывать.
Я знаю еще, что по всей территории понатыканы видеокамеры и вдоль забора протянута сигнализация. Так что враг не проберется к нам ни за какие коврижки, разве что на реанимобиле с дыркой в голове.
Вырвавшись из рук наших церберов, я направился к станции метро. Первым инстинктивным желанием было отправиться домой и бессовестно завалиться спать, презрев все соблазны майского дня. Но потом моя подлая натура подбросила мне как бы нечаянную мысль. Мысль была окрашена в трогательно-сентиментальные цвета и пахла сиренью. Может быть, потому что увиделись мы впервые именно в мае.
Это был самый разгар передела собственности – безжалостное, волчье время. За месяц сколачивались состояния, ежедневно убирались конкуренты, кровь лилась рекой. Марина работала криминалистом, вместе со следственной группой раскручивала уголовные дела. На одном деле, связанном с вывозом цветных металлов, она и погорела. В самом прямом смысле. В один из прекрасных майских дней она села в машину, чтобы отвезти в прокуратуру материалы по делу. Автомобиль взорвался. Марина чудом осталась жива, но получила ожоги рук и шеи. Я работал тогда на обычной «Скорой» и отвозил ее в больницу.
Потом я навещал ее, приносил фрукты и цветы. Меня поразили ее глаза. В них была какая-то необыкновенная глубина и ожидание чуда. Вместо чуда появился я.
Какое-то время мы встречались, но Марина так и не смогла оправиться от потрясения. Ожоги не столько изуродовали ее, сколько привили ей массу комплексов.
