— Жива она, живехонька! — облегченно ответил Скрябин. — В Арске, у доктора Дмитрия Федоровича.
— Что ж ты молчишь! Гони в Арск, Гаврилыч…
— Не с руки мне в Арск-то.
— А нашу усадьбу грабить с руки? Я все видел, все знаю. Смотри, рассчитываться, Гаврилыч, придется.
— Батюшка ты мой, не подумай худова-сквернова. Я ведь мужиков-то отговаривал от раздела усадьбы вашей, да разве они резон понимают? Побежали мужики, побег и я. Думаю, дай и я, может, что-ненабудь из барского добра сберегу. Вернется Евгения Петровна, а я ей — пожалуйте, мол…
— Не тараторь. Что за парнишка не пускал мужиков в дом?
— Про Андрюшку Шурмина спрашиваешь? Подрос, змееныш! С семнадцати лет в бандиты попер. Ни кола ни двора у христопродавца, а про комунию, про братство-равенство так языком чешет — ополоуметь можно. Да ты его, чай, не помнишь. Когда ты Зеленый Рой покинул, ему десяти лет не было. Пастушонок, варнак, разбойной души парнишка, и нате вам — комбедчик. На первой осине мерзавца повешу, — все больше распалялся Скрябин.
— Ладно, хватит, — остановил хлеботорговца Долгушин. — Сколько в селе комбедчиков?
— Рыл восемнадцать наберется. Они у меня, подлецы, в печенках сидят. Не только там пшеницу али рожь, даже овес выскребли из сусеков. По миру, христопродавцы, пустили. Теперь хотят позалетошний хлеб молотить. Мастеровой люд, говорят, с голоду издыхает, а у тебя хлеба в скирдах горят.
— Скоро они твоим хлебом подавятся.
— Неужто, батюшка мой?
— Не сегодня, так завтра, Гаврилыч.
— Черт те што отдам, лишь бы их с шеи стряхнуть.
Из неподвижного, как омут, пшеничного поля взлетел ястреб, через дорогу пробежала мохнатая тень. В стороне замаячили темные купола скирд.
— Твой хлеб, Гаврилыч?
— А чей еще?
— Сжечь.
— То есть как?
— Дотла.
— Эт-то всерьез или понарошке?
Долгушин выпрыгнул из тарантаса, вынул из кармана спички.
— Сергей Петрович! Да я же чист перед вами.
— Слушай, Гаврилыч! То, что усадьбу мою хотел разграбить, прощаю. Наши драгоценности к себе уволок, тоже прощаю. Луга наши, что сумел к рукам прибрать, — твоими пусть остаются, если комбеды исчезнут с земли.
— Я денно-нощно бога молю, а им хоть бы хрен!
— Совдепии приходит конец, Гаврилыч. Белые заняли Екатеринбург. Вот-вот будет взята Казань. После Екатеринбурга и Казани красным придется встать на колени, а чтобы они встали скорее, нужна помощь.
— Мы народишко без царя в башке, ни на что не потребной. Ежели бы приказание от настоящей власти, тогда и мы, с божьей помощью, за топоры.
