– А если он откажется? – начал что-то понимать Лямзин.
– Что ж, я знаю людей, которым также будет интересно почитать эту не особо содержательную книжечку. Конечно, эти люди не дадут нам денег. Зато наше с вами самолюбие и чувство мести будут вознаграждены на все сто. И об этих людях мы непременно сообщим нашему ненаглядному заказчику – пусть знает, что у него есть конкуренты.
– Да, неплохой план у вас, Семен Леонидович, – признал Лямзин, сожалея, что не ему первому пришла в голову эта замечательная идея. – Только как вы собираетесь его осуществить?
– Ну, у вас же налажена связь с этим замечательным человеком, не правда ли?
* * *
По настойчивой рекомендации Чехова я вернулся к своим профессиональным обязанностям и стал работать с удвоенным рвением. Это было нужно еще и затем, чтобы отвлечь от себя пристальное внимание начальства и получить возможность понаблюдать за поведением подозреваемых мной работников клиники.
Все было по-прежнему тихо. Никаких сборов и сходок в хирургическом отделении. Богатая клиентура по-прежнему наполняла наши палаты, по-старому собирались консилиумы, на которых обсуждалась необходимость водных процедур и иглоукалывания для очередного ипохондрика. Я руководил своими терапевтами и переодически заглядывал в хирургическое отделение к Воробьеву.
– Что, брат, у вас здесь происходит? – спрашивал я, потягивая крепкий чаек из фарфоровой чашки от сервиза, подаренного ему коллективом на день рождения.
– Да ничего, – хмуро отвечал Воробьев. – Скучно, как в старческом сне. Даже твоя любимая компания как-то вдруг перестала собираться. Видимо, ты навел порядочный шухер, и все они теперь сидят без заказов. Ну, еще бы – всех переполошили. Штейнберг тут шастал чуть не каждый день. Теперь – все.
– Вот, блин, – негодовал я. – Не успели мы их взять с поличным. Теперь, видимо, поезд ушел.
– Не грусти. Может, к лучшему. Конечно, все уроды остались ненаказанными и при деньгах. Но зато сколько народу уцелело...
Я кивал головой и вспоминал тех троих, кто не уцелел.
* * *
Теперь, когда она сказала ему об этом, он понял, что влип уже окончательно. Людмила, вероятно, обладала женским чутьем. Оно ей и подсказало, что Кирилл не принадлежит к тем мужчинам, которые подобные проблемы решают выдачей определенной суммы на аборт.
Действительно, Кирилл с ранней юности приходил в ужас от мысли, что женщина может пойти на убийство собственного ребенка. Этот ужас еще более усилился, когда одна из его подружек «залетела» от него. Так как она была еще школьницей, ни о каких детях речь идти не могла. Они оба, немного помучившись, обо всем рассказали родителям.
