Тут вошел Воробьев с горстью каких-то очередных пилюль для меня:
– Я смотрю, ты тут идешь на поправку. Вон и настроение у тебя приподнятое.
– Я, Коля, сегодня выписаться хочу, – мечтательно заявил ему я.
– Как так? Кто разрешил? – Воробьев стал в позу и начал изображать из себя авторитетного врача.
Я опять посмеялся.
– Николай, ты только строгого дядьку тут со мной не разыгрывай. Своей выпяченной грудью ты на медсестер произведешь впечатление, но не на меня. Я тебя, дорогой ты мой, насквозь вижу, потому как ты, братец, слишком уж долго возле меня по жизни отирался.
Он возмущенно фыркнул.
– А посему, – продолжал я, – нечего изображать здесь из себя полковую лошадь. Иди лучше напиши другу заключение. Что, мол, практически здоров и лечение рекомендуется продолжать амбулаторно.
– Ты взбесился, Ладыгин? Какое амбулаторно? Тебе еще лежать и лежать! О возможности рецидивов слышал, поди, в институте проходили, а? – совершенно разобиделся Николай.
– Друг, дорогой! Я тебя как человека прошу – выпусти меня отсюда! У меня там дел невпроворот, злодеи на воле гуляют, а я...
– О! Глеб Жеглов выискался!
Не устаю удивляться богатству возможных сравнений меня с разнообразными детективными персонажами...
– Не, Воробьев, ну, правда, по-хорошему прошу. Мне очень надо. Обещаю тебя во всем слушаться и выполнять все твои рекомендации досконально.
Воробьев был человек очень мягкий. Я знал, что стоит мне немного поныть и поупорствовать – и он непременно на все согласится. Такой он был человек.
Так, в конечном счете, и произошло.
Сдавая больничные вещи, я старался не думать, как расстраиваю своего друга. И дал себе слово, что, после того как все закончится, обязательно лягу к нему на профилактику – и пусть он делает со мной все, что хочет.
Я сразу же спустился к себе в кабинет и даже немного обрадовался, застав Инночку, сидящую за моим компьютером. Она почему-то покраснела и поднялась.
– Здравствуйте, Владимир Сергеевич, – пролепетала она. – Вас уже выписали?
– Да, дорогуша, да! Ваш любимый босс снова на своем рабочем месте – покалеченный, но не побежденный! Не могли бы вы мне сделать чаю, например? Кофе мне Воробьев почему-то пока запретил, – благодушествовал я от удовольствия снова оказаться в стенах своего уютного кабинета.
Она проворно поспешила к двери.
– И себе, кстати, сделайте чашечку, – крикнул я ей вслед.
Пользуясь тем, что она ушла, я полез в свой стол, посмотреть на надежно спрятанную там карточку. Ее не было.
