Колыма ты моя, Колыма | страница 95

Поколебавшись еще несколько секунд, Лопатников принял решение.

– Свяжите их, – приказал он охранникам.

– Папа! Ну зачем?! Отпусти их! – крикнула девушка, но этим только укрепила подозрения своего отца.

Балякин тем временем поднял автомат и направил его на Колыму.

– Будешь рыпаться – прострелю ногу, – предупредил он блатного. – Парни, вяжите его.

Один из охранников осторожно подступил к блатному, второй в это время держал под прицелом Черепа.

– Имей в виду – штучки с заложником не прокатят, – сказал Колыме Лопатников. – Если ты кому из моих парней нож к глотке приставишь, то тебе это ничем не поможет. Только умирать будешь очень погано.

Колыма понимал, что шансов нет, и поэтому, когда его связывали, сопротивляться не пытался. Как и большинство блатных, он был фаталистом, и когда судьба отворачивалась от него, принимал это спокойно. Через пять минут руки у обоих были связаны за спиной, и их тычками погнали в сторону «дикого» прииска.

– Ну что, допомогался? – тихо прошипел Череп Колыме. – Тоже мне, защитничек! Трахнули бы мы эту дуру – нас бы прирезали. Спасли – тоже прирежут. Где справедливость?!

Колыма молчал. Ему было что ответить, но он считал, что сейчас для этого не место и не время.

Вездеход с охотниками из Магадана прибыл на место, когда сумерки уже окончательно сгустились. Менты очень быстро разожгли костер, развели спирт из канистры и, велев шоферу заняться шашлыком, принялись культурно отдыхать. Захарович пил и веселился вместе со всеми, но при этом постоянно помнил, что он поехал не на отдых. Сегодня в заранее оговоренное время ему предстояло идти на встречу с младшим Лопатниковым. А потому, когда все прочие опрокидывали по сто грамм, москвич выпивал меньше пятидесяти и притом обильно закусывал. В результате через полтора часа он остался у костра единственным трезвым человеком, а еще через полчаса и единственным бодрствующим.

Такое положение вещей устраивало Захаровича как нельзя больше. Сейчас ему было необходимо поговорить по рации с Магаданом, и посторонние уши были ему ни к чему. Окончательно удостоверившись, что все остальные спят, он двинулся к вездеходу, в котором осталась рация. Но поднявшись к люку, он заметил рядом какое-то движение. «Тьфу ты! Это же водила, – подумал Захарович. – Его-то господа офицеры с собой пьянствовать не посадили!»

– Слышь, парень, – с широкой улыбкой проговорил Захарович, старательно растягивая гласные, чтобы быть похожим на вдрызг пьяного. – А чего ты тут сидишь, такой скучный! Ик... Иди вон к костру, прими сто грамм.