Она и не думала, что когда-нибудь снова услышит эти слова.
- Ты просто не понимаешь, что говоришь, - возразила она, но в её голосе явственно прозвучали кокетливые нотки.
- Ты очень красивая, - повторил он.
Она недоверчиво улыбнулась, но в глубине души знала, что он прав: она действительно была красива, красива по-настоящему. Всегда её красота была угрозой для окружающих и тяжким грузом для неё самой. Она как бы старалась уберечь от неё других, добровольно замкнулась в уединении, отрицала очевидное. Но теперь все это осталось в прошлом, она снова была самой собой, и могла называть вещи своими именами, могла наслаждаться силой своей красоты.
- Ты ведь не оставишь меня? - обеспокоено спросил Жак. - Не прогонишь? Не уйдешь?
- Куда я пойду? Я прикована к этой комнате, к этой кровати.
- Правильно. Ты должна быть здесь, ты не сможешь уйти, правда? Ты дождешься меня?
- Конечно, дождусь, - устало ответила Жанна.
Боже мой, а что ей ещё оставалось делать? Как всегда, терпеливо ждать.
- Ты моя пленница, - заявил он уже совершенно другим, успокоенным тоном. - Но если будешь себя хорошо вести, я стану ухаживать за тобой, как за королевой, приносить тебе еду, чай, книги...
Она улыбнулась ему нарочито медленной, пленительной улыбкой:
- Но потом ты освободишь меня?
- Конечно. Когда придет время, я освобожу тебя.
- Спасибо, - прошептала она и заплакала.
Это были не горькие, неудержимые слезы, а тихие и теплые. Их капли медленно ползли по её щекам, а она сказала, вспоминая недавнее прошлое:
- Я заплакала, когда ты принес мне шампанское.
- Я видел, - сказал Жак. - Именно тогда я тебя и полюбил, когда увидел, что ты плачешь.
...Много позже, снова вспоминая этот эпизод, он добавил:
- Когда я увидел твои слезы, я понял, что мы будем вместе, что ты станешь моею...
Когда позже пришла Люси, Жанна старалась не глядеть ей в глаза, но она вообще редко смотрела кому-нибудь в глаза, так что кузина ничего не заметила и не заподозрила. К тому же она сама была так сдержана, с таким уважением относилась к личной свободе других, что никогда не унизилась бы до каких-то расспросов. Имя Жака ни разу не было названо ни ею, ни Жанной. И обе они сохраняли это негласное соглашение, этот "заговор молчания" довольно долго... пока ситуация не вышла из-под контроля окончательно.
Жак стал приходить к ней каждый вечер, и она очень быстро подчинилась жизни в этом ритме, понимая, что все закончится очень плохо, потому что такие отношения не могут привести ни к чему хорошему. Жанна стала бояться самых невероятных вещей: ей представлялось, что Жак может попасть в аварию и погибнуть до того, как они станут по-настоящему близки, что она может внезапно умереть от кровотечения, что однажды ночью может обрушиться потолок спальни и погрести их под собой. Она уже не могла выносить его отсутствия даже когда он просто выходил из комнаты, чтобы заварить чай или приготовить ужин. А когда его не было в доме, она лежала, глядя на невыносимо медленно ползущие по циферблату стрелки часов, замирая при каждом звуке с улицы.
