Он вдруг быстро наклонился и открыл левый нижний ящик своего стола.
– Ну-ка, мисс Грей, покажите мне, как бы вы воспользовались вот этим, чтобы повеситься.
Это был ремень из коричневой кожи, местами потемневший, длиной примерно пять футов и чуть больше дюйма шириной. Один конец был заострен, на другом была закреплена медная пряжка.
– Да-да, это тот самый ремень, – сказал сержант Маскелл.
Корделия ощупала ремень пальцами.
– Прежде всего, – сказала она, – я бы пропустила узкий конец сквозь пряжку, чтобы получилась затягивающаяся петля. Затем, продев в нее голову, я бы встала на табуретку прямо под крюком и протянула бы через него конец ремня. Затем завязала бы двумя узлами и хорошенько дернула, чтобы убедиться, что узел не соскальзывает и что крюк держится в балке крепко. И… оттолкнула бы ногой табуретку.
Сержант открыл папку, лежавшую перед ним на столе, и пододвинул ее к Корделии:
– А теперь взгляните на это, – сказал он.
На снимке, сделанном полицейским фотографом, все было видно необыкновенно отчетливо. Это был узел, который называют беседочным, и завязан он был в футе от крюка.
Сержант Маскелл сказал:
– Я сомневаюсь, чтобы он смог завязать такой узел у себя над головой. Мы пытались, но ни у кого не получилось. Значит, сначала он сделал петлю точно так же, как вы, а потом завязал беседочный узел. Но и это сомнительно. Между пряжкой и узлом осталось буквально несколько дюймов ремня, то есть недостаточно, чтобы просунуть голову в петлю. Следовательно, сделать это можно было единственным способом. Он просунул голову в петлю, затянул ее так, что она плотно охватила шею, потом завязал узел, встал на табуретку, надел узел на крюк и оттолкнул табуретку. Посмотрите сюда, и вы поймете, что я имею в виду.
Он достал из папки еще одну фотографию и быстрым жестом подал ей.
Снимок был жесток и откровенен. Корделия почувствовала, как сердце зашлось у нее в груди. По сравнению с этим ужасом смерть Берни выглядела почти легкой. Она резко наклонилась вперед так, что волосы упали ей на лицо, заслонив его, и усилием воли заставила себя пристально вглядеться в фотографию Марка.
Шея его удлинилась, и носки босых ног, оттянутые, как у танцора, всего лишь на какой-нибудь фут не доставали до пола. Мышцы живота свело, а над ними вздымалась вверх грудная клетка, которая казалась по-птичьи хрупкой. Голова совершенно непостижимым образом полностью легла на правое плечо. Глаза закатились под полузакрытые веки. Язык распух и вывалился изо рта.
