Трой вопросительно взглянула на Таланни. Та пояснила:
– Это его телохранитель… был его телохранитель.
Трой кивнула.
– Что Бори делал?
– Разговаривал с человеком.
– Ты слышал, что они говорили? – спросила Трой.
Джерик покачал головой.
– Они просто стояли и разговаривали?
Джерик кивнул.
– И больше ничего?
Джерик покачал головой, глаза его казались огромными на мокром от слёз лице. Он говорил правду – настолько, насколько знал её. Но это была не вся правда, а лишь та её часть, которую воспринимало его сознание. Глубже, в подсознании, была другая правда. Там, откуда всплыл этот кошмар, Джерик знал, почему видеть, как разговаривают эти двое, было так страшно. Трой подумала, что Джерик, скорее всего, видел, как его телохранитель погиб, спасая его жизнь. Это было слишком тяжёлое бремя для такого маленького ребёнка.
Трой погладила мальчика по волосам. Он молча смотрел на неё своими огромными голубыми глазами. На лице его всё ещё отражался испуг, но он не мог вспомнить, почему видеть, как разговаривают между собой два человека, было так страшно.
– Могу я поговорить с Вами наедине, полковник Таланни? – спросила Трой.
– Конечно. – Тревога Таланни давила наТрой. Таланни могла быть безукоризненным солдатом, как большинство орианцев, но сейчас она испытывала самый настоящий страх, нормальный страх матери за ребёнка. Если орианцы любили своих детей, мир был возможен.
Таланни уложила Джерика, провела рукой по его волосам и дала ему игрушечного зверька. Зверёк слегка напоминал лошадку, но был ярко-красного цвета и весь покрыт узорами. Узоры состояли из листьев, цветов и деревьев. Эта игрушка, как и гобелены, говорила об искусстве, красоте, о вещах иных, нежели война. Джерик ухватился за игрушку обеими руками.
– Спи, сынок. Мне надо поговорить с целительницей. Я сейчас вернусь, – сказала Таланни.
Мальчик не пытался удержать её. Прижимая к себе игрушку, он спросил:
– Ты быстро вернёшься, мам?
– Обещаю, – улыбнулась Таланни. Она нежно поцеловала его в лоб и встала.
Женщины отошли в дальний конец комнаты. Стоявший вместе с телохранителями у дверей Ворф быстро глянул на Трой и тут же перевёл взгляд на мальчика. Трой не могла прочесть его мысли, но нисколько не сомневалась, что сейчас он думает о своём сыне. Александр более, чем что-либо другое, смягчал природную жёсткость клингона, делал его способным сочувствовать матери, чей ребёнок плакал среди ночи.
Когда они отошли так, чтобы мальчик не мог их услышать, Трой спросила:
