Затем она положила нож на шкуры рядом, одной рукой прижала корень мандрагоры к груди, словно младенца, и, легко раскачиваясь взад-вперед, затянула тихую песню на языке, древнем, как сам лес. Большим пальцем свободной руки она безостановочно потирала грудь деревянной куколки. Странная колыбельная продолжалась почти час, покуда ведьма не почувствовала слабый трепет корня в ответ на прикосновения. Как всегда в таких случаях, поначалу пульсация жизни существовала только в ее воображении, но постепенно превращалась в реальное движение - и наконец существо начало по-настоящему извиваться и корчиться.
Положив судорожно шевелящийся корень на колени, ведьма снова взяла нож и сделала аккуратный надрез на своем большом пальце, которым растирала куколку, пробуждая в ней токи жизни. Когда мандрагоровый человечек испустил первый, чуть слышный писк, она поднесла порезанный палец к круглому ротику и осторожно выдавила в него три капли крови, наполнив отверстие до краев. Вкусив ее жизни, крохотное существо загукало, засучило ручками и ножками. Она встала и отнесла его в заранее приготовленную маленькую колыбельку. Потом поглядела на ворона, сидевшего на оленьем черепе, установленном на каменном столе у противоположной стены пещеры, и коротко кивнула. Птица прокаркала одно-единственное слово и вылетела из логова ведьмы. К утру все оставшиеся в живых лесные люди выстроятся в очередь у колыбельки, и каждый отдаст по три капли своей крови ради жизни странного младенца.
Король Благочестивый ненавидел зиму, ибо яростные ветры, завывавшие за стенами дворца мучительно долгими ночами, казались голосом голодного зверя, явившегося сожрать его. Холод пробирал до костей, воспламеняя суставы, и всякий раз, выглядывая из окна, он видел лишь пасмурное небо и свое королевство, глубоко погребенное под толстым слоем снега сероватого трупного цвета. В течение суровых зимних месяцев, казавшихся бесконечными, он часто мучился мыслью, что у него нет наследника, призванного увековечить его имя. Благочестивый исподволь давал всем понять, что дело здесь в королеве, которая, намекал он, бесплодна, но которую он, будучи человеком чести, никогда не предаст, взяв другую жену. Однако горничные знали наверное, что бесплодием страдает вовсе не королева, и, когда ветры завывали в ночи достаточно громко, чтобы заглушить голоса, они нашептывали об этом пажам, которые в свою очередь нашептывали воинам, которым уже не с кем было поделиться секретом, кроме как друг с другом и со своими лошадьми.
