Он беззвучно прошел к двери, посмотрел глазок и лишь потом нажал кнопку на трубке.
— Слушаю.
— Максима можно?
— Это я.
— Вам привет от Никиты. Он просил оставаться дома еще три дня.
— И ни в магазин, ни по бабам?
В трубке ненадолго замолчали, потом уже другой голос сказал:
— По бабам можно. В магазин — тем более. Особо не пить. И каждый день в десять часов утра быть у телефона.
— Хорошо что не вечера, — буркнул Максимов. — Все?
— Да. До встречи.
Максимов вернулся в комнату. Взял со стола новую сигарету, стал собирать обрывки ветоши в пакет из-под молока.
«Через три дня бросят в работу. Отпуск окончен. — Он погладил теплую рукоять пистолета и вздохнул. — Не беспокойся. Ритуал сбили, но это не дурной знак, не напрягайся. Бывало и хуже, но проносило. — Опять зазвенел телефон. — Черт, как прорвало!»
Квартира до Максимова пустовала с месяц, но до сих пор его тревожили вечерние звонки. Судя по мужским голосам, предыдущий жилец был «лицом кавказской национальности». Явный перевес женских голосов ближе к полуночи говорил, что сын гор импотенцией не страдал.
— Да! — бросил Максимов в трубку и покосился на дверь.
— Это клуб «Природа»? Я насчет собаки…
— Нет, барышня, это институт землетрясений!
— Ой! А мне дали этот телефон.
— Не могли, — строго прервал ее Максимов голосом начальника режима из отставных вояк. — Это секретное учреждение.
— Извините. А вы не шутите?
— Шучу, конечно. Квартира это. Из домашних животных у меня только тараканы. Пока, красавица.
«Сигнал принят», — мысленно добавил он. Об этом звонке они договорились с Посланником. Его вызвали на последний контакт, когда и как произойдет новый — думать было рано. А о том, что его может и не быть вовсе, думать не хотелось.
Через десять минут он вышел к мусоропроводу. Ветошь, лоскутки, тряпки и газеты были рассованы по разным пакетам. Содержимое ведра обильно полито сверху уксусом, чтобы перебить характерный запах ружейного масла.
Чья-то шаловливая рука красным маркером написала на трубе мусоропровода: «Дора — сука».
Максимов улыбнулся и провел рукой по надписи. Краска еще пачкала пальцы.
Вряд ли в подъезде жила девушка с таким именем. Это был знак, оставленный кем-то из людей Посланника. Если отбросить последнюю букву, слово приобретало законченный смысл, беспощадный, как приговор: «ДОР».
«Не хило! Вот так сразу — и Дело Оперативной Разработки пришили. Дяденьки, за что? — веселился в душе Максимов. — А за все сразу. За Карабах, за август-октябрь, да мало ли за что? „ДОР с окраской терроризм“ — это звучит. Кстати, отрезает тебе пути отхода и сводит шансы выбраться из дела живым практически до нуля».
