— Интересно.
— Дальше будет еще интереснее. — Он погладил Настю по щеке. — Вляпались мы, девочка. Тебя отговаривать, вижу, без толку. Вон, уже бесенята в глазах запрыгали.
— Пап, это из-за меня. Я думала, он из политических…
— Думала! А нюх зачем? Ладно, я тоже хорош, — махнул он рукой. — Казан будет молчать. Пока, во всяком случае. Не сможет он рассказать никому, не сдав себя. Это хорошо. Учись, дочка, пока я живой. Имей убийственный компромат на каждого, и ты будешь жить долго и счастливо. — Он опять выглянул на улицу. — Порядок!
— Чисто?
— Ага! Сейчас пойдем. — Он повернулся к ней положил руку на плечо. — Настюх, обещай не делать глупостей. Из этого дела надо выходить. Но осторожно. Я на днях уеду. На неделю-другую. Тебя перепоручу одному человеку. Ему можно доверять.
— Пап, сенсация пропадает! — простонала Настя.
— Глупая! — он сжал ее пальцы, и она невольно поморщилась. — Работать можно только под прикрытием, если хочешь остаться живой. Забудь о «четвертой власти», общественном мнении и прочей муре. В стране идет гражданская война. И вашу братию используют, как пушечное мясо. Информация — товар и оружие одновременно. Либо ты ее продаешь, либо ею убиваешь… Решай сама, как ты ее используешь. Потому что, не дай бог, за тебя решат другие.
— А ты не накручиваешь?
Он усмехнулся, это выражение она переняла у него.
— Нет, лапа. У меня нюх. — Он провел пальцем по ее носу. — А твой курносик только сопли гонять умеет. Выходишь из дела?
— Нет. — Она упрямо, как делала в детстве, покачала головой. Челка упала на глаза.
— Эх, пороли тебя мало. — Столетов провел пальцами по ее лицу, убирая волосы. Сердце опять зашлось от боли.
— Сам знаешь, совсем не пороли. — Она потерлась щекой о его ладонь. — Ты пальцем ни разу не тронул и матери не позволял.
— Правильно, девочек нельзя. У запуганных женщин рождаются уроды. А потом их ловим и сажаем.
— Хороший ты у меня, пап.
— Вот и не доводи любимого папу до могилы, — грустно усмехнулся он, убрав руку.
За углом что-то шлепнуло по луже. Раз, потом еще. Будто кто-то пробовал ботинком глубину, не решаясь ступить дальше.
Настя заметила, как разом закаменело и сделалось белым лицо отца. Он пошарил взглядом по подворотне. Из переполненного мусорного бака торчали какие-то обломки досок. Между ним и Настей лежали несколько размокших кирпичей: кто-то выложил дорожку через лужу, вода сошла, а грязь и кирпичи остались. Столетов ногой потянул к себе ближний, приложил палец к губам, потом, как нырнул, быстро нагнулся и схватил кирпич.
