«Где же, черт его побери, этот Отто? Неужели весь маскарад насмарку?»
Эх, если бы на самом деле он был таким преуспевающим, каким хотел казаться…
Как страшный сон вспоминались яблочные сады в Вермонте, кукурузные плантации в Алабаме, нью-йоркские доки, детройтские заводы… И все это, и массу чего еще пришлось пройти вслед за эфемерной мечтой. Считать «квотеры» и «даймы»[23] вместо сотен и тысяч долларов, снившихся в душном трюме «Кайзера Фридриха», везшего его вместе с сотнями других грезивших золотым дождем искателей счастья из Гамбурга в Нью-Йорк без малого полтора десятка лет назад. Быть в глазах истинных американцев (чуть раньше его самого покинувших Дублин, Белфаст или даже Неаполь) «грязной немецкой свиньей», терпеть зуботычины и подножки, мучительно избавляться от тяжелого акцента…
И кто бы мог подумать, что удача улыбнется ему в тот самый момент, когда он разуверится во всем на свете?..
— Вы случайно не герр Розенберг? — раздалось совсем рядом.
Аксель удивленно оглянулся, смаргивая слезы, выступившие на глазах от чересчур крепкого курева. Или от ностальгии?..
Неужели этот бюргер — тот самый Отто Лемке, весельчак и балагур, неутомимый выпивоха и бабник, с которым, да еще с Гансом-неудачником, так весело было проводить время в кабачках или единственном на всю округу борделе старой фрау Шлоссер? Где же его рыжие кудри? Где белозубая улыбка?
— Что, не узнаешь меня, Аксель? — грустно улыбнулся худой мужчина с седыми висками, снимая шляпу с изрядно полысевшей головы. — И не мудрено-Сколько лет мы с тобой не виделись? Десять? Двенадцать?
— Тринадцать, Отто, целых тринадцать. Чертову дюжину. Старый Виллендорф выгнал меня перед самой своей кончиной.
— Ага! Когда ты обчистил его на три тысячи марок.
— На пять, Отто. Ты все забыл.
— На пять? Тогда ты должен быть благодарен старому хозяину, что он не отправил тебя за решетку, а всего лишь выставил за дверь. А то все веселье просидел бы на нарах с грабителями и убийцами.
— Ты думаешь, что я не благодарен? Еще как благодарен. Тех марок как раз хватило мне, чтобы добраться до Гамбурга и купить билет на пароход до Америки… Ну и там на первое время… Зато видишь, какой я теперь?
Розенберг повернулся перед старым приятелем, словно манекенщик на подиуме, давая тому шанс оценить твидовый костюм, лаковые туфли, трость с набалдашником из слоновой кости…
— И в окопах мне гнить не пришлось, между прочим, как некоторым. Где ногу оставил, приятель?
