– Григорий Ефимович, пожалуйте к столу! – радушно пригласил он гостя, ставя на стол тарелку с пирожными, которые, кроме крема, содержали огромную дозу цианистого калия, способную вызвать немедленную смерть сразу множества людей.
– Сяду… коли просишь. Не обижу. – Распутин обернулся и, сев за стол, внимательно посмотрел на князя.
Юсупов выдержал взгляд и не отвел глаза. Распутин развеселился.
"Ишь, глазенки-то как блестят. Гляжу, не наигрался еще. Коли так, надобно тебя, милок, чуток попужать".
– Промежду прочим, – небрежно бросил он, – Протопопов сегодня приходил. Просил из дому не выходить в эти дни. А знаешь, мил-друг, почему?
– И почему же? – почти равнодушно спросил Юсупов, оглядывая стол.
"Ох, Феликс-Феликс… Не знаешь будто, ёрник этакий". Распутин протянул руку к пирожным.
– Тебя убьют, – говорит.
– А вы что же ответили? – Юсупов с улыбкой пододвинул тарелку. – Угощайтесь, Григорий Ефимович.
– Да вот, вишь, – Распутин отправил пирожное в рот, – тайком от соглядатаев к тебе пришел. Не боюсь я. – Он насмешливо посмотрел на князя, во взгляде которого застыло ожидание. "Словечко таперича тебе такое скажу – век помнить будешь". Взяв с тарелки еще пирожное, он уперся взглядом в Юсупова и проговорил медленно, будто вбивая слова ему в мозг:
– Меня… убить… нельзя.
Князь, насупившись, молчал.
– Вина мне налей. Пить хочу. – Распутин неспешно облизал пальцы.
Юсупов торопливо налил вино в бокал, на дно которого был также положен яд. Доктор Лазоверт сделал это прямо перед их приходом, чтобы действие яда не ослабло. Распутин в несколько глотков опустошил бокал и вытер рот ладонью.
– Славное винцо!
Яд не действовал.
– Это наше собственное. В Крыму производим. – Юсупов снова суетливо наполнил бокал Распутина. – У нас там, Григорий Ефимович, полные погреба. Рад, что угодил, – через силу улыбнулся он.
Распутин подхватил еще одно пирожное и принялся задумчиво его рассматривать.
– Убить вот меня ищут враги, а подпорочка-то ведь я… Вынут – и все покатится, и сами со мной укатятся. И ты, – он уколол Юсупова быстрым взглядом, – укатишься. Так и знай. А то, что на меня клевещут да таперича заговоры всякие строят… так, милый, и Христа гнали. Он тоже за правду муки принимал. А поношение – душе радость, понимашь?
Юсупов, разом вспотев, с изумлением считал отравленные пирожные, которые с аппетитом поедал Старец. Третье, четвертое, пятое…
– Я и царице втолковываю: покуда я с вами – за себя и монархию не бойся. Ну, а Мама – баба смышленая, сама понимает, кто я для нее есть… – Распутин поднял глаза на князя. "Ну, голубок, спрашивай, чего ж такое царица-то понимает?"
