– Ты мне понравился, вот и все. Неужели это так трудно попять?
– Но я не прошу твоей руки.
– Тем лучше. Получил бы отказ.
– Почему?
– Меня мороз по коже подирает при мысли, что я могла бы стать женой человека, который роется в моей сумке. Кроме того, у тебя бывают галлюцинации. В один прекрасный день ты начал бы всем рассказывать, что видел меня верхом на метле.
Генрик смолчал. Пистолет в ее сумке отнюдь не был галлюцинацией. Но ему не хотелось с ней спорить, сегодня она была чудо как мила. Юлия тоже красива, может, даже красивей Розанны. Но Юлия казалась несколько холодной. Юлия шествовала рядом с мужчиной, а Розанна подпрыгивала, как коза, трещала без умолку, то брала своего спутника под руку, то шла рука в руке, то тащила его за собой, как мальчишку. С Юлией Генрику правилось бывать в театре, где все обращали внимание на се прекрасную фигуру. С Розанной было хорошо шататься по улицам и паркам. В обществе Юлии Генрик становился серьезным, говорил округлыми фразами о серьезных вещах. С Розанной он мог шутить, препираться, болтать о пустяках, чувствовать себя молодым, неоперившимся птенцом, и уж наверняка Юлия не отправилась бы с ним на Старое кладбище искать могилу Порембской.
Кладбищенский сторож был вылитый Квазимодо. Горбатый, со странным образом вывернутыми конечностями, с глазами навыкате. Признаки жизни он выказал лишь после того, как ему сунули двадцать злотых. Он разложил на столе большой план кладбища и заглянул в алфавитный указатель.
– Восемнадцатая аллея вправо, считая от центральной.
Получив от Генрика еще десять злотых, он вызвался проводить их. Шел молча, на вопросы отвечал неохотно, словно пребывание среди могил приучило его к замкнутости.
Людей па кладбище почти не было, им встретилась только одна пожилая женщина в трауре, которая с леечкой шла за водой.
За десятой аллеей могилы становились все беднее, памятники кончились, могилы были прикрыты каменными или бетонными плитами, – потрескавшимися от старости. Наконец они свернули в восемнадцатую аллею, сплошь поросшую травой. По обеим сторонам аллеи выстроились ряды кустарника. Изредка попадались хорошо ухоженные могилы, очищенные от травы и посыпанные песком или белым гравием. Подле некоторых из них стояли скамеечки.
– Неплохо заботятся об усопших, даже о тех, кто умер давным-давно, – попытался расшевелить сторожа Генрик.
Но тот только кивнул, так и не произнеся ни слова. Они находились совсем рядом с кладбищенской стеной. За ней одиноко возвышался дом Генрика.
