Оракул петербургский | страница 21



Общение со словами и мыслями любимого человека несколько успокоили Сабрину. Здесь он представал живым и здоровым, да еще ерничающим. В сороковой раз она принялась представлять себе его возвращений из плаванья. "К тому времени, скорее всего, осуществятся роды", – думалось ей. Машинально перелистав еще раз прочитанные страницы, она наткнулась между обложковыми листами на стихотворение, озаглавленное "Сабрине":

Сабрина, милая, не плачь,
Всему находят объясненье:
Я вычерпал лимит удач –
Грядет святое причащенье.
Ты мой волшебный визави,
Предел мечты, восторг любви!
Не забывай же бурный праздник,
Который подарил Амур-проказник
Так неожиданно и просто,
Как блин весеннего компоста,
Которым добрый садовод
Свой награждает огород.
Но наше счастье отобрал
– без лишних слов, его украл –
Бес – инквизитор, провокатор,
Палач, небесный узурпатор!
Но я молю – не утеряй мечту,
Теперь главнейшую, – одну!:
Остатка жизни робкий план,
Любви старинный талисман,
Продленью рода мартиролог,
Единства тел живой залог,
Судьбы печать и эпилог –
Дитя восторга и любви.
Владимиром ты сына назови!
Сабрина, мудрая, еще прошу:
Гони мой пошлый эгоизм,
И куртуазый мистицизм,
И заурядный казуизм,
Но помни, Светлая, –
Отбрось боязнь, – есть
«Приглашение на казнь»!

Вот это было уже испытание не маленьким ударом тока, а потрясением по всей линии головного мозга – по позвоночному столбу до самого последнего разветвления нервных веточек. "Мистика!" – сперва решила Сабрина. Она всегда воспринимала заявления Сергеева о поэзии, как треп. Но так написать, а самое главное подать, что говорится, ко времени, чтобы потрясти душу до основания и вызвать новую волну тревоги, мог только человек, действительно подружившийся с хорошо подкованным Пегасом, которого в поводу ведет нечистая сила.

Сабрина схватила другие тетради и лихорадочно их перелистала: в них тоже были стихи, но писал их Сергеев почему-то либо на обложках, либо на обрывках листочков, часто имевших другое назначение – на бумажных салфетках, каких-то бланках, программках, рекламных листовках и тому подобном. Ясно, что приливы стихоплетства (термин Сергеева) приходили к автору в неурочный час и в неподходящем месте. Он, скорее всего, быстро их записывал, чтобы затем вопрос снять с контроля (тоже его оборот).

Сабрина не старалась глубоко вникать в смысл и оценивать художественную ценность стихов. При первом знакомстве складывалось впечатление, что это все творения любителя, не пытающегося скрывать несерьезность своих поэтических занятий. Здесь не было профессионального творчества. Он не шлифовал, не доводил написанное до совершенства формы. Пожалуй, автора больше интересовала мысль, словесные же символы подбирались походя. Сабрина невольно обратила внимание на то, что все стишата (опять его термин) заряжены определенной психотерапевтической задачей, решение которой действовало успешно, как выстрел хорошего спортсмена в нужную мишень, в нужный момент.