— И потом получили хлеб?
— Ага. Забрали почти всё, что было и ели потом четыре или пять дней, — сказал я и ещё раз хлебнул пива. Сон, словно возникшая от подводного землетрясения беззвучная волна, исступлённо покачивал мою лодку.
— Конечно, — продолжал я, — цель оказалась достигнутой. Но, как ни крути, преступлением это не назовёшь. Скорее, обмен: мы прослушали Вагнера и за это получили хлеб. С позиций закона — нечто вроде торговой сделки.
— Ну, Вагнера послушать — не такой большой труд!
— Именно. Вот если бы булочник потребовал помыть тарелки или окна, тогда бы мы наотрез отказались и попросту награбили хлеба. Но он ничего такого не требовал, а лишь попросил послушать пластинку. Это-то нас и смутило. Разумеется, мы даже представить не могли, что дело дойдёт до Вагнера, который нависнет над нами проклятием. Сейчас я понимаю, нам не стоило соглашаться с его предложением, а с самого начала нужно было, как и уговорились, напугать ножом и отобрать хлеб. И никаких проблем!
— А что, возникли проблемы?
Я опять потёр веки.
— Да, но незаметные простому глазу. Просто, после этого случая многое начало одно за другим безвозвратно меняться. В конце концов, я вернулся в университет и успешно его закончил, поступил в адвокатскую контору, начал готовиться к экзамену по юриспруденции. Вот, женился на тебе и больше на булочные не нападал.
— И всё?
— Да, вся история, — сказал я и допил пиво. Все шесть банок стояли пустые, и только их жестяные язычки на дне пепельницы напоминали выпуклую чешую русалки.
На самом деле с тех пор кое-что изменилось: произошло несколько событий, заметных даже простым глазом. Только я не хотел говорить о них жене.
— А что теперь делает твой сообщник? — спросила она.
— Не знаю. После налёта дружба пошла врозь, и мы расстались. С тех пор так ни разу и не виделись. Я даже не знаю, где он сейчас живёт.
Жена молчала. Кажется, она уловила в моём рассказе некую незаконченность, но даже не заикнулась об этом.
— Выходит, налёт стал прямой причиной вашего разлада?
— Пожалуй, так. После этого случая мы были в сильном шоке и несколько дней говорили о взаимосвязи между хлебом и Вагнером, о правильности нашего выбора, но к выводу так и не пришли. Если рассуждать логично, выбор был правильным: никто не пострадал, каждый добился своего. Булочник — правда, до сих пор не могу понять, зачем, ну да Бог с ним — устроил пропаганду Вагнера, мы от пуза налопались хлеба. И всё же, мы чувствовали в этом какую-то серьёзную ошибку. Эта непознанная в корне ошибка повисла мрачной тенью над нашим бытиём. Поэтому я и использовал слово «проклятье». Это, без всякого сомнения, походило на проклятье.
