Как я уже говорил, мы оба были заядлыми меломанами, и время от времени обменивались старыми пластинками. И он, и я собирали джаз шестидесятых-семидесятых годов, но вот в географии этой музыки наши вкусы едва уловимо, но принципиально расходились. Я интересовался белыми джаз-бэндами Западного Побережья, он собирал, в основном, корифеев мэйнстрима вроде Коулмэна Хоукинс или Лайонела Хэмптона. И если у него появлялось, скажем, "Трио Питера Джолли" в закатке фирмы «Викт_р», а у меня — какой-нибудь стандарт Вика Диккенсона, то очень скоро одно обменивалось на другое к великой радости обеих сторон. После этого весь вечер пилось пиво, ставились очередные пластинки, и за дебатами о качестве дисков и достоинствах исполнителей совершалось еще несколько удачных «сделок».
О своих странных приступах рвоты он рассказал мне в конце одной из наших «пластиночных» встреч. Мы сидели у него дома, пили виски и болтали о чем попало. Вначале — о музыке, потом — о виски, ну а болтовня о виски уже перетекла в просто пьяную болтовню.
— Однажды меня рвало сорок суток подряд! — сообщил он мне. — Ежедневно — ни дня передышки. Да не с перепою, и не от болезни какой-нибудь; здоровье — в полном порядке. Просто так, безо всякой причины желудок раз в день выворачивало наизнанку. И так — сорок дней, представляете? Сорок! Чуть с ума не сошел…
Впервые его вырвало четвертого июня в восемь утра. Однако в тот, самый первый раз особых претензий к рвоте у него не возникло. Поскольку до этого он весь вечер накачивал желудок виски и пивом — вперемешку и в больших количествах. И потом занимался сексом с женой одного из своих друзей. Потом — то есть, в ночь на четвертое июня 1979 года.
Поэтому когда наутро он выблевал в унитаз все, что съел и выпил накануне, это показалось ему совершенно естественным — дескать, всякое в жизни бывает. Конечно, с тех пор, как он закончил универститет, подобного с ним не случалось. И тем не менее, в том, что человек блюет наутро после пьянки, ничего странного он не увидел. Нажав на рычаг сливного бачка, он отправил омерзительное месиво в канализацию, вернулся в комнату, сел за стол и принялся за работу. Самочувствие нормальное. День выдался на редкость ясным и жизнерадостным. Работа спорилась, и ближе к полудню ему захотелось есть.
На обед он съел пару сэндвичей — один с ветчиной, другой с огурцом — и выпил банку пива. Не прошло и получаса, как с ним случился второй приступ рвоты, и оба сэндвича до последней крошки перекочевали в унитаз. Тщательно пережеванные куски хлеба и ветчины плавали на поверхности и никак не хотели тонуть. При этом он не испытывал ни малейшего недомогания. Не чувствовал ничего неприятного. Просто блевал — и все. Сначала показалось, будто что-то застряло в горле; но стоило наклониться над унитазом и откашляться — все, что только было в желудке, принялось выпрыгивать наружу с той же легкостью, с какой кролики, голуби и флаги разных стран мира вылетают из шляпы иллюзиониста. И при этом — никаких неприятных ощущений.
