– Держись, Хенрик! – послышался голос Янки.
Он не ответил. «Для Анны я убийца. Ей снилась кровь на моих руках. Это неправда. Она мне еще сама это скажет. Она поймет».
Шум машины удалялся, и вскоре стало тихо. Хенрик нащупал в кармане пистолет. Потом снял с себя пиджак. Но легче не стало.
– Боже, – прошептал он.
– Не хотите ли выпить? – услышал он голос немца. Шаффер держал поднос с двумя бокалами вина. Хенрик замотал головой.
– Вы плохо себя чувствуете?
– Плохо.
– Вид у вас неважный. Желудок? Хенрик не отвечал. Шаффер пробормотал:
– Боюсь, что это паштет из печени… Хенрик побрел в глубь парка.
– Пан профессор! – крикнул Шаффер. – Может быть, принести капли?
Громы отгремели, пожар погас, стало тихо, не надо было бежать, стрелять, прятаться. Хенрик сидел опустошенный и перегоревший, слушал шум фонтана и вдыхал запах увядающих акаций. В нескошенной траве лежал труп Вияса. «Он был шефом одну минуту и тридцать секунд, а может быть, две минуты, не помню, и погиб в самый прекрасный момент своей жизни, погиб на посту командующего своей армией, отдавая приказы единственному подчиненному. Убийца караулит его останки, сидит рядом и кается, совы не кружат, вороны не каркают, только голуби воркуют». Напор воды в фонтане постепенно падал, искрометный букет увядал и сжимался. Хенрик посмотрел на часы: стайер все еще кружил по циферблату, неутомимо двигался вперед, дышал, как машина, чудесные легкие, прекрасное сердце… «Когда он опишет круг – встану. Мелецкий убил Смулку, хотел убить меня, а теперь лежит в саду под жасмином, не добыл свои миллионы. Не доложит властям о своем сенсационном плане, не отдаст всю свою энергию на пользу обществу, игра окончена. Анна почувствовала во мне убийцу. Но это неправда, она любила меня и знала, что ей нечего мне дать, не свое же оскверненное тело, которым пользовался каждый, у кого была миска супа. Я не убийца, я не хотел убить Рудловского, Мелецкий за мной охотился, Вияс в меня стрелял, Чесеку я позволил уехать, он забрал с собой ящики из музея, а я не сумел этому воспротивиться, она сидела рядом с Чесеком вместо того, чтобы стоять рядом со мной, я не убийца, я защищал народное достояние, защищал его бескорыстно, она, конечно, это поймет, я спасал себя и ее, ее доверие к людям, веру в то, что мы чего-то все-таки стоим, и убил трех людей, такова цена добродетели, боже мой».
Он сидел в оцепенении, уставившись на мертвое тело Вияса, не обращая внимания на стук колес, скрип осей, человеческие голоса, наполнявшие улицы.
