– Ну как? – услышал он голос Анны.
Она все еще была в своих брюках, хотя лагерная куртка исчезла. Вместо куртки на ней был шерстяной свитер с высоким воротником. В ее лице произошла какая-то неуловимая перемена.
– Что вы с собой сделали? – спросил он.
– Причесалась, – ответила она и слегка подергала волосы надо лбом. – Но не очень-то есть что причесывать.
– Посмотрите, – сказал он. – Ордена рода Штайнхагенов. Слава трех поколений, а может быть, и больше.
– Это не должно приводить нас в умиление.
– Да, нас наверняка. Но, может быть, они тоже поумнеют.
– Зачем вам их ум?
– Чтобы было с кем разговаривать.
Анна оглядела себя в зеркале, одернула свитер. Поправляя ворот, она поймала в зеркале его взгляд. Отвернулась. «Я неприлично пристально смотрел на нее», – подумал он со злостью.
– Вы неплохо выглядите, – сказал Хенрик. Анна спросила с иронией:
– Вы хотели что-то предложить? Он равнодушно бросил:
– Я хотел задать вопрос: не чувствуете ли вы угрызений совести?
– Угрызений совести? Из-за чего?
– Из-за этого свитера. И вообще. Эта квартира, по которой мы рыщем…
Она вышла в соседнюю комнату, он пошел за ней.
– Вы создаете проблемы, – сказала она, рассматривая хрустальные рюмки в буфете.
– Я сказал что думал. Она резко обернулась:
– Почему я должна чувствовать угрызения совести? Может быть, потому, что они сделали меня нищей? Может быть, потому, что они замучили моего мужа, а потом, полуживому, залили рот гипсом и расстреляли? А может быть, потому, что я теперь уже ничем не брезгую, ничто меня не смущает и не поражает? Потому что я вас всех ненавижу?
Раздался звон стекла. Осколки рюмок рассыпались по полу.
– Пусть оно пропадет пропадом, их добро! – закричала она. – Я сейчас все это перебью!
Хенрик схватил ее за руку, Анна вырывалась, но он крепко сжал ей руки.
– Смулка, – сказал он. – Типичный Смулка. Вы правы, но зачем рюмки бить? На станции ждут бедные люди, которые должны получить эти квартиры.
– Отпустите.
«Не отпущу», – подумал Хенрик. Отпустил и прошептал:
– Простите.
Хенрик увидел в глазах Анны слезы. Она повернулась и пошла к окну. Распахнула его.
– Это смешно, – сказала Анна, не поворачиваясь.
– Что?
– Всё. И то, что я разбила рюмки. И то, что вы меня схватили. И то, что через минуту я была вам благодарна.
– Тогда, пожалуйста, бейте еще.
– И эти угрызения совести. У нас – по отношению к ним. Смешно.
– Речь идет не о них, – сказал Хенрик. Анна повернулась к нему.
– Это интересно, – пробормотала она.
