Документы она положила, не глядя, на столик. Помолчала. Потом спросила:
– Как писать в некрологе, от чего он умер?
– Напишите: трагически погиб. На всякий случай оставлю свой телефон.
Судя по поведению вдовы, единственное, что по-настоящему сейчас ее волновало, – наследство. Бурский испытывал неудержимое желание уйти отсюда как можно скорее. Версия о самоубийстве Кандиларова, кажется, прошла. Но на всякий случай, тщательно обдумав вопрос, Бурский спросил:
– Как полагаете, почему ваш супруг покончил с собой?
Она даже не попыталась скрыть изумления.
– Покончил с собой? Но я поняла – несчастный случай…
То ли она была глупа, то ли его принимала за дурака.
– Простите, я ведь сказал о камне, который был привязан…
– Тогда, значит – самоубийство? Но почему?
– Именно это я и хотел бы узнать. Не замечали ли вы чего-нибудь такого, что могло бы навести вас на мысль о…
– Да вы что! Ему и в голову не могла прийти мысль о самоубийстве.
– Вот, значит, как. А мы, если бы не открытки, оформляя документацию, написали бы «самоубийство».
«Оформляя документацию» – сказано крепко. Эта стрела пущена в тех, кому Кандиларова передаст сегодняшний разговор. А в том, что ей есть кому передавать, Бурский почти не сомневался. Теперь они посожалеют, что затеяли игру с открытками.
– Какие открытки? – с отменно разыгранным удивлением вопросила вдова.
– Те самые, что вы нам любезно передали. Что муж ваш отдыхал на курорте, куда он даже не доехал. Что сбежал в Стамбул, где и духу его не было. Спрашивается, кто посылал открытки? Не с неба же они свалились.
– И я ужасно изумлена! – пролепетала Кандиларова.
«Как же, именно ужасно изумлена», – думал Бурский, прощаясь и выражая вдове свои соболезнования.
Шатев неустанно наблюдал за Ангелом Насуфовым. Уже на третий день он познакомился с ним, и случилось это гораздо проще и непринужденнее, чем можно было ожидать. Нанай Маро оказался личностью сверхконтактной – то, что называется «массовик-затейник».
Обитал Насуфов большей частью в своем любимом дневном баре «Пуэрто-Рико»: пил коньяк (не иначе как «Преслав») и кока-колу, иногда лениво жевал бутерброд, хрустел соленым миндалем. Из динамиков лился хрипловатый голос – надоевший шлягер довоенных лет, но на музыку здесь внимания не обращали, не она привлекала посетителей. Это были «бизнесмены» и многочисленные их сообщники, на блатном жаргоне презрительно именуемые «шестерками». Время от времени они подсаживались к столикам, шушукались о чем-то и, получив распоряжения, исчезали. Исчезали из бара, чтобы вскоре появиться у валютных магазинов, возле самых фешенебельных отелей, в аэропорту, на вокзале. Финансовые «операции» производились в баре, иногда пакеты оставляли прямо на столе, как бы забывая взять, иногда деньги запихивали прямо в сумку того, кому предназначались.
