*Румом, или Ромейским царством, называли тогда на Руси Византийскую империю.
– А есть ли сыновья у князя Пантелея?– спросил Узбек.
– Есть один сын, по имени Василий. Но он крепко пьет, а от того в разуме стал нетверд и ко княжению не способен, хотя бы и стал его домогаться. Только по милости Божьей карачевский стол наследуется у нас от брата к брату, а не от отца к сыну, ибо такова была воля первого князя земли нашей, Мстислава Михайловича. Сам нонешний князь Пантелей такожо княжение принял от своего старшего брата Святослава.
– Да будет так,– сказал Узбек, немного подумав.– Я дам ярлык твоему отцу. Жду от него, что будет мне верен и что смуты в своей земле не допустит. А теперь можешь идти!
Бормоча благодарности, кланяясь и пятясь задом, ликующий Святослав покинул приемный зал. Его дело было сделано. Через несколько дней, получив ханский ярлык и пайцзу на свободный выезд из Орды, он тронулся в обратный путь.
Почто губим Русьскую землю, сами на ся вражду деюще? Повесть временных лет.
По причине весенней распутицы и большого разлива рек, Святослав, выехавший из Орды в середине марта, добрался до Козельска только к концу мая. Но на задержки в пути он не очень досадовал: теперь все было в порядке,– ханский ярлык бережно хранился у него на груди. То и дело проверяя, цел ли он, и чувствуя под пальцами приятный хруст сухого бычьего пузыря, в который был из предосторожности завернут драгоценный документ,– Святослав мечтою улетал в карачевскии дворец, поелику он уже не козельский княжич, как все еще думают, а будущий великий князь земли Карачевской! Ради этого стоило вывести все невзгоды утомительно-долгого путешествия и все сарайские унижения. Впрочем, о них никто и знать не будет,– утешал он себя. В первом же русском поселении, лежавшем на его пути, Святослав узнал о смерти Пантелеймона Мстнславича и о том, что в Карачеве княжит Василий.
"Ничто,– злорадно подумал он,– недолго ты, горды бака, там покняжишь! Ужо теперь выкинем тебя оттуда в Елец. Небось еще нам накланяешься!"
Тит Мстиславич встретил сына со всеми внешними проявлениями родительских чувств, но, узнав о полном успехе его миссии, к удивлению Святослава, особой радости не проявил. Все эти месяцы в глубине его сознания, назойливо и тихо, как мышь, работала совесть, не давая ему покоя и беспрерывно воскрешая в памяти грозные слова отца: «Аще же кто волю мою преступит, да падет на того мое проклятие навеки н пусть не со мною одним, а со всем родом нашим готовится стать перед Богом». Под конец Тит Мстиелавич до того извелся, что, сам себе страшась в том признаться, уже в глубине души желал, чтобы сын возвратился из Орды без ярлыка.
