— Конечно нет! Я стою во фрунт, как солдат сказал горничной.
— Будет, будет тебе, котофей. Хватит молоть чепуху. Скажи мне, что ты думаешь о ножках стульев и железнодорожных туннелях?
— Скорее вне, чем внутри, как епископ сказал…
— Сдается мне, котофей, ты начинаешь оправдывать мои выводы.
— Не говори мне о вводах и выводах. После прошлой ночи…
— Какого ты мнения о длинных носах?
— В жизни с подобной гадостью не якшался!
— Перестань. Хорошенький ответ ты даешь на один из моих прославленных аналитических вопросов.
— Я тебе, Зигмунд, честно скажу. Я знаешь где их все видал, эти твои вопросы…
— Эдипушка, ты, судя по всему, был очень забавным ребенком.
— Забавным? Они у меня все криком кричали. Особенно мамаша.
Подобные диалоги, называвшиеся на театральном языке «трепотней» или «репризами», должно быть, смешили публику эпохи Крота до слез, в особенности когда Фрод, обращаясь к зрителям, сообщал им, что «за все сказанное моим другом в ответе его бессознательное» — то есть, что он пьян.
Нередко отмечалось, что люди эпохи Крота были сосредоточены на половой жизни в ущерб всем прочим принципам бытия; некоторые данные говорят даже о том, что они идентифицировали себя в соответствии со своей половой ориентацией. Не надо, прошу вас. Это не должно вас шокировать. Наша задача — понять их, а не осудить.
Несмотря на свою одержимость половыми вопросами — а возможно, даже благодаря ей, — они смеялись над шутками Фрода также весело, как смеемся теперь мы. Поэтому мы отдаем ему дань уважения как гениальнейшему комику своей эпохи.
Сидония. Я прервала твое выступление, Платон?
Платон. Нет, я уже кончил, и кончил эффектно.
Сидония. Я тебе первому хотела сообщить удивительную новость.
Платон. Да? Какую?
Сидония. На углу Лайм-стрит и Леденхолл-стрит обнаружен огромный столб. Он явился так легко и так быстро, что, можно подумать, и вовсе не был в земле.
Платон. Если действительно на углу Леденхолл-стрит, то, должно быть, это громадный майский столб, простоявший там многие столетия. Он был средоточием городских празднеств и торжеств.
Сидония. На нем есть письмена, частью стертые, но все же различимые. Я их переписала.
Платон. Так, посмотрим. «Ове Аруп и партнеры — Ллойд-билдингу»>[24].
Сидония. Я, признаться, была озадачена. Потому и пришла к тебе.
Платон. Если на этом именно месте, то наверняка майский столб. Вся городская история говорит нам, что первоначальные формы не умирают.
Сидония. И что же?
Платон.
