Тимбалл успокаивающе поднял руку.
— Все в порядке. Дайте мне только перевести дух. — Он с трудом отдышался, осторожно опустился в кресло и только тогда продолжил: — Ваш катализатор случайно подвернулся мне, лоара Пол… и знаете где? Здесь, на Земле! Здесь, в Нью-Йорке! В полумиле отсюда!
Лоара Пол Кейн, сощурившись, посмотрел на Тимбалла.
— Вы с ума сошли?
— Вовсе нет. Я все расскажу, только не сочтите за труд, зажгите ещё пару ламп. В этом голубом освещении вы похожи на привидение.
Комната озарилась сиянием атомных светильников, и Тимбалл начал, рассказ:
— Мы с Ферни возвращались с собрания. И как раз проходили мимо Мемориала, когда это произошло. Надо возблагодарить провидение, что случай привел нас именно туда и в нужное время.
Когда мы проходили мимо, иэ бокового входа выскочил человек, прыгнул на мраморные ступени центральной лестницы и закричал: «Люди Земли!» Все повернулись и уставились на него, а вы знаете, сколько народу бывает в секторе Мемориала в одиннадцать часов. Не прошло и двух секунд, как он собрал вокруг себя толпу.
— Кто был этот оратор, и что он делал в Мемориале? Ведь сегодня ночь среды, вы же знаете.
— Ну… — Тимбалл замолчал, соображая. — Хорошо, что вы напомнили, получается, он — один из двух Хранителей. И он лоарист — тунику вашу ни с чем не спутаешь. И, вдобавок, он не с Земли!
— Носит желтую орбиту?
— Нет.
— Тогда я знаю его. Это молодой приятель Порина. Продолжайте.
— Он, значит, стоит, — Тимбалл воодушевился собственным рассказом, стоит футах в двадцати над улицей. Вы даже представить себе не можете, как эффектно он выглядел в свете люкситов, озарявших лицо. Внушительное впечатление, но не то, что производят всякие мускулистые атлеты. Он скорее аскет, если вы понимаете, о чем я. Бледное, худощавое лицо, сверкающие глаза, длинные каштановые волосы.
И тут он заговорил! Описать это невозможно; чтобы понять — необходимо слышать самому. Он начал говорить толпе о замыслах ласинуков, да так, что меня в дрожь кинуло. Очевидно, он узнал об этом из надежного источника, так как оказался знаком с деталями… О них он и говорил! Звучало это правдиво и страшно. Даже я стоял, синий от страха, и слушал его, а толпа… уже на второй фразе была покорена. Каждому из них все уши прожужжали о ласинукской опасности, но тут они впервые к этому прислушались.
Он стал поносить ласинуков. Их зверства, их вероломство, их преступления — только он смог найти слова, которые окунули каждого из толпы в грязь, померзостнее венерианских океанов. Каждый раз толпа отвечала на его призывы ревом. «Позволим ли мы продолжаться этому?» — вопрошал он. «Никогда!» — вопила толпа. «Можем ли мы смириться?» — «Нет!» «Будем ли мы сопротивляться?» — «До самого конца!» «Долой ласинуков!» — бросал он. «Бей их!» — выла толпа.
