– А теперь разве нет?
– Да, но теперь она стала совсем другой. С ней что-то происходит.
Наконец телефон зазвонил.
– Джек? Это Люси. – Он не сразу ответил, и она еще раз окликнула его: – Джек!
– Как прошел обед?
– Я бы хотела рассказать. Но не по телефону.
– Креветки с пивом?
– Наверное, я больше не буду встречаться с отцом. Никогда. Как Амелита?
– Все в порядке. Что случилось?
– Мне нужно поговорить с тобой. – Голос у нее был вроде бы прежний, но в нем чувствовалось напряжение, словно Люси с трудом сдерживала дрожь. – Привези Амелиту, если тебе не трудно… Я дома, у мамы, Одубон, сто один, по ту сторону парка.
– Я знаю это место. Ты там одна?
– Со мной Долорес, наша экономка… Приезжай поскорее, только не на катафалке. Будь поосторожнее.
– У меня есть машина, – сказал он. Немного подождал и произнес, впервые к ней так обращаясь: – Люси!
– Да?
– Сейчас мы приедем.
Люси провела Джека по коридору, увешанному какими-то расплывчатыми портретами и заключенными в рамку снимками карнавальных празднеств, через залы и столовые – затемненные, строго официальные – на застекленную террасу, изображавшую из себя уголок тропического леса. Обои украшал золотисто-зеленый рисунок из банановых листьев, стоявшие на полу гигантские зеленые пальмы и папоротники в кадках жадно поглощали свет, ротанговую мебель украшали зеленые же подушки, под потолком вращался вентилятор, а за дымчатым стеклом бара приветливо мерцали ряды бутылок. На низеньком кофейном столике стоял стакан шерри. Люси, одетая в белую блузу, широкие бежевые брюки и сандалии, была тиха и приветлива. Предложила Джеку самому налить себе выпить – он выбрал водку, бросил в стакан несколько кубиков льда, – дважды переспросила, не голоден ли он, ведь Долорес будет готовить ужин для Амелиты и могла бы заодно накормить и его.
Джек отказался. Люси сообщила, что Долорес успела сегодня побывать в церкви. Долорес, добавила она, с незапамятных времен ходит в негритянскую баптистскую церковь на Эспланаде. Долорес научила ее протестантским песнопениям. Мама даже вздрагивала, когда они принимались распевать псалмы на два голоса. Джек, отхлебнув глоток, внимательно посмотрел на свою собеседницу:
– Так вы больше не монахиня?
– Теперь уже нет, – ответила она.
– А я называл вас «сестра».
– Назвали пару раз.
– Теперь вы говорите по-другому. Она улыбнулась, недоумевая.
– В смысле, не так, как днем.
– Дайте мне попробовать это, – попросила она, указывая на его стакан. Джек протянул ей стакан с водкой, она осторожно отпила, проглотила, выпятив прелестную нижнюю губку. Разочарованно покачала головой: – Нет, водку я все равно пить не могу.
