Пялице это, во всяком случае, уже не под силу, а вот для Варзуги и Кузомени могло бы открыть интересную перспективу.
...Тарабарин не ошибся: путь наш, как и все имевшиеся на нем корги, мысы, отдельные камни, Телышев знал, оказывается, не хуже, чем собственный дом. По-моему, первые полтора часа он вел карбас вообще не открывая глаз, и только дважды мы царапнули днищем песок. Потом холод с моря расшевелил и его. Он начал ежиться, ерзать на банке, закурил. Прежде сонный его взгляд стал осмысленным и острым. Мне показалось, он даже улыбнулся, приметив, как я ворочаюсь под тулупом и пленкой. Володя Канев спал рядом мертвым сном. Лишь однажды, словно услыхав звонок какого-то невидимого будильника, он приподнялся, взглянул на берег и, проговорив: "Пулоньга уже...", снова улегся на полушубок.
Отвернув угол пленки, я увидел низкие берега, пустынное устье реки, маленькую избушку на конце длинной песчаной косы, а чуть поодаль - остатки фактории, за которыми начинались высокие гряды песчаных дюн.
После Пулоньги берег изменился. Сначала слева поднялись высокие обрывы, почти сплошь затянутые снегом, по которому, словно свежие раны, тянулись следы глинистых потоков и зияли полумесяцы оползней. Потом глинистые холмы как-то разом кончились, и из-под них появились скалы.
Далеко оторвавшись от низких каменистых мысов, из моря поднимались скальные островки и просто отдельные глыбы, окруженные пеной прибоя. Кое-где, оставленные приливом, на них лежали огромные толстые льдины, издалека похожие на гигантских белых медведей.
Мы шли уже шестой час, видимость стала совсем плохой, со стороны моря дул резкий, холодный ветер, напоминавший о близости сплошных ледяных полей, скрытых туманом.
- Подходим, скоро Бабий! - толкнул меня в бок Канев.
Он успел основательно выспаться, хмель у него давно прошел, и по всему было видно, что крепкому парню такое путешествие по холодному морю в два конца - дело обычное.
- Ну как. Иван Андреич, живой? Может, сменить тебя? - прокричал он Телышеву на корму. Тот отрицательно качнул головой и махнул рукой в сторону берега, где виднелись длинная изгородь и какие-то навесы.
- Старый загон для оленей,- поясняет мне Канев.- Сюда они выходят...
Зашевелился и Володин племянник под брезентом.
Для меня, как для каждого горожанина, олени - и домашние, стадные, и дикие, еще живущие в сосновых борах вдоль рек Терского берега,- поначалу были окружены ореолом если не романтики, то, во всяком случае, экзотики. Встречи с ними оказывались чрезвычайно редки. Небольшие, отбившиеся от стада группы в пять-шесть оленей пугливо бросались при встрече в сторону или паслись на дальних высоких холмах, зорко оглядывая прилегающую местность.
