- А что им на Пулоньге делать сейчас? - отвечает она несколько раздраженно.- Чай, сено еще не вы росло!
- Н-да... К Тарабарину тебе сходить надо,- задумчиво произносит Тетерин, прихлебнув из блюдечка горя чий чай. И в ответ на мой недоуменный взгляд поясняет: - Тарабарин у нас в Пялице рыбопунктом заведует. Мужик хороший Николай Феоктистыч, ничего не скажешь. Четыре рыбака да семь обработчиков с ним - вот и вся наша рыбацкая Пялица! Говорили, сейгод факторию и открывать не станут. Да вот оставили на лето, а там кто знает... Пекарню закрыли. У Клавки в магазине сейчас одна водка да сахар остались, теперь вроде школу грозят закрыть... Ты ешь давай, ешь! Заколел на воде-то... Тоня у нас только одна, на Большой Кумжевой, так они туда каждый день ходят. Ну а если попросить - и до Пулоньги подбросят, там уж недалеко...
- В Пулоньге тоже колхоз есть? Двадцать километров не расстояние, тут и пешком можно. Коли село есть, там и переночевать можно, а там, глядишь, и оказия подвернется...
Спрашиваю я на всякий случай, поскольку на новой, только что купленной мной в Москве карте Мурманской области Пулоньга, стоящая в устье реки того же названия, отмечена таким же кружком, как и Пялица.
- Гляди не гляди - все равно ничего не выглядишь!-Тетерин усмехнулся и громко раскусил сушку.- Было село, да только все вышло! Лет двенадцать, как их уже нет, так, Алла? К нам, в Пялицу, перевезли колхоз, одна только избушка и стоит...
- Тоневая? Рыбаки сидят?
- Нет, Флерова, связиста ихнего. У меня избушка на Чернавке, в сторону Чапомы, самый дальний участок. Если что случится, так и заночевать можно. А у него самый дальний участок на Пулоньге, с той, ихней стороны. Тоней там у нас давно уже нет...
- Зачем же перевозили? - спрашиваю я чуть дрогнувшим голосом, потому что в памяти сразу же всплывает посещение Порьей Губы: пустая деревня, недоумевающие и молящие глаза старух, мелюзга, держащаяся за бабкины юбки...- Слабый колхоз был? Работы не было?
- Почему слабый? Наш колхоз тоже не из слабых был, покрепче чапомского, а - закрыли. В Пулоньге раньше неплохо жили. Туда в реку семужка хорошая идет, крупнее нашей, пожалуй. Свезли - и все! Кому-то понадобилось место очистить, теперь там только печи в песке стоят, дома-то уже все, почитай, разобрали, да еще ледник от фактории остался...
- Теперь и здесь, считай, пулоньгских никого уже нет,- вмешивается в разговор Алла Ефимовна.- Все уехали! Человек ведь таков: его раз с места стронешь, а потом он уже и прирасти нигде не может, покатился и покатился дальше...
