— Да они давно небось удрали через правую дверь…
И так как он побежал направо, все в пылу погони тоже устремились за ним. Несколько глухих ударов об пол возвестили, что преследователи не очень церемонятся с цветочными горшками. Но вот они выбежали наружу, и все утихло. Чонакош выполз из своего укрытия.
— Мамочки! — воскликнул он. — Я весь в земле. Горшок свалился мне прямо на голову.
И принялся усердно отплевываться от песка, набившегося ему в нос и в рот. Затем из бассейна, словно морское чудище, показался Немечек. С бедняжки опять ручьями текла вода, и опять он, чуть не плача, по своему обыкновению, принялся жаловаться:
— Что же мне, всю жизнь в воде сидеть? Лягушка я, что ли?
И встряхнулся, как болонка, которую окатили водой.
— Не ной, — сказал Бока. — Ну, теперь пошли; на сегодняшний вечер, кажется, хватит. Немечек вздохнул:
— Ой, как мне домой хочется…
Но, сообразив, какой прием его ожидает в этой мокрой насквозь одежде, поспешил поправиться:
— Да нет, совсем не хочется!
Они побежали назад, к акации у ветхого забора, и вскоре были там. Чонакош взобрался на дерево, но, ступив на верхнюю перекладину забора, оглянулся и посмотрел в сад.
— Они идут сюда! — раздалось его испуганное восклицание.
— Назад, на дерево! — приказал Бока.
Чонакош перелез обратно на акацию и помог вскарабкаться товарищам. Они забрались как можно выше, пока держали ветви, вверху совсем тонкие. Мысль, что их поймают, когда спасение так близко, была нестерпимо обидна.
Отряд краснорубашечников с громким топотом подбежал к дереву. Беглецы тремя огромными птицами застыли наверху, в темной листве…
Послышался голос того самого Себенича, который еще в оранжерее сбил своих товарищей с толку:
— Я видел, как они перепрыгнули через забор!
Наверно, он был глупее всех, этот Себенич. А так как глупцы больше всех шумят, только его голос все время и раздавался. Краснорубашечники, все до одного ловкие гимнасты, мигом перемахнули через забор. Оставшийся последним Фери Ач, перед тем как перелезть, задул фонарь. На забор он взобрался по той самой акации, в ветвях которой угнездились наши пташки. Тут с одежды Немечека — с нее все еще текло, как из дырявого желоба, — упали ему за ворот три крупные капли.
— Дождь пошел! — крикнул Фери Ач и, вытерев ладонью шею, спрыгнул на тротуар.
— Вон они! — загремело на улице, и краснорубашечники гурьбой ринулись вслед за Себеничем, который, видимо, опять ошибся.
— Да, если б не этот Себенич, мы давно бы уж были в их руках… — заметил Бока.
