— Что еще за опасность?
— Это я и хочу рассказать ему.
— Скажи мне. Я передам.
— Речь идет об общих знакомых. Поэтому я должен сообщить все ему лично, а то получится путаница.
— Его сейчас здесь нет.
— А где он?
— Понятия не имею. Откуда мне знать, где Мустафа? — раздраженно сказал хозяин кофейни. — Он не работает у меня, не отчитывается передо мной.
— Но, может, вы передадите ему, что я его разыскиваю.
— Пожалуйста.
— Когда передадите?
— Когда увижу, тогда и передам. Не раньше, — съязвил Ахмед.
— А когда вы его увидите?
— Слушайте, господин, какой вы непонятливый! — возмутился хозяин кофейни. — Я же вам турецким языком говорю, что не знаю.
— Я почему спрашиваю — хотел узнать, когда мне можно зайти, чтобы вас лишний раз не беспокоить.
— Да никакого беспокойства нет. Заходите, когда угодно, — смягчаясь, пробурчал Ахмед.
И в это время в кофейне появился Мустафа.
Джамель подошел к нему и, глядя прямо в глаза, отчеканил:
— Мустафа, я точно знаю, что Фазиль полетел в Стамбул с твоим паспортом. Я не задаю вопрос, как так случилось, что именно тот самолет взорвался.
Мустафа почувствовал, что назревает скандал. Почувствовал это и владелец кофейни, который быстро постарался смягчить ситуацию. Он предложил обоим мужчинам пройти во внутреннее помещение.
— Зачем выяснять отношения на людях, — старательно увещевал он. — Идите в комнату, сядьте, поговорите по душам.
Мустафа с явной охотой покинул основной зал кофейни. Джамель, опасаясь, что тот сбежит, не отставал от него ни на шаг. Таким образом они очутились в просторной комнате, предназначенной для особо важных посетителей. Здесь имелась вторая дверь, ведущая во двор. Туда же выходили два маленьких окошка. Через третье окно, на противоположной стене, просматривался зал кофейни.
Усадив обоих земляков, озабоченный Ахмед удалился. Пусть они поговорят здесь, никому не мешая.
— Я умный человек и не хочу знать то, что меня не касается, — сказал Джамель, когда за хозяином закрылась дверь. — Но Фазиль был у меня единственный сын. Теперь на мне осталась большая семья, а я старый человек.
Мустафа галантно запротестовал, начал было говорить, что Нермук еще полон сил, однако быстро почувствовал двусмысленность подобных комплиментов, осекся и замолчал. Тогда Джамель продолжил изливать душу. Он говорил, что сначала боль за сына и гнев толкали его на необдуманные поступки. Теперь же он думает исключительно о своей семье.
Кемаль, который не очень-то понял смысл высказываний пожилого Нермука, прервал его монолог:
