«Разве можно девку замуж выдать, коли нет у нее, самое малое, сотни рушников? Это голь беспросветная замуж идет – рушников в обрез», – сказала как-то купецкая дочь Аграфена своей подруге, а Анна слышала тот разговор.
Вот сейчас Аграфена (брови насурмила, щеки красным корнем нарумянила) вцепилась в рушник с узорным тканьем, с маками, бахромой и продернутой лентой – не оторвешь. А ее подруга держит убрус[17] с вышитыми концами – не наглядится.
Анна впилась глазами в хоровод рушников, стараясь запомнить, какие как расшиты, какие с мережкою.
Она и сама уже пробовала вышивать: возвратятся отец с Ивашкой – а им подарок. Когда приедут, непременно испечет пироги с гречневой кашей, положит их на расшитые рушники – милости прошу к столу!
Кто-то положил руку на Аннино плечо, она обернулась:
– Фрося!
Та была бледной, встревоженной. Одета, как всегда, чисто, приглядно: длинная сорочка из белого холста с кумачовыми наплечниками и «со станом», вышитым шнурками. Рукава собраны в кисти широкой цветной лентой. У подола панёвы[18] – узорная кайма. Вот как надо даже бедной девушке за собой следить.
– Добридень, Аннусь, – печально сказала Фрося. – Ты как верба: ее поливают, а она растет. Вестей от отца нет ли? – посмотрела, выпытывая.
– Нет…
– На сердце – камень, – грустно пожаловалась Фрося. – Чую, беда там…
Анна не нашла что ответить. В ее сердце опять прокралась тревога.
Фрося улыбнулась ободряюще, словно сама себя успокаивала:
– А может, все и ладно?
И Анне стало еще тревожней.
Подбежали девчонки, потащили Анну:
– Айда купаться!
Припустил слепой дождь – словно из солнечного сита. А девчонкам только того и надо – они заплясали по лужам, запели:
Щедрик-ведрик, дай вареник!
Другие, перебивая, зачастили скороговоркой:
Дождику, дождику,
Сварю тебе борщику,
В новеньком горшке
Поставлю на дубке.
Взрослые дивчины еще не принимали Анну и ее подруг петь веснянки, так они хоть здесь отпляшут свое, отпоют. И Анна пуще всех топчет лужи. Неспроста мать когда-то ей говорила: «Скачешь, как дурна коза».
Дождь прошел, и над Киевом выгнулась покатым мостом семицветная радуга, одним концом ушла в Днепр, словно вытягивая из него прохладу. На ветвях деревьев повисли хрустальные дождевые бусинки. Небо покрылось редкими белыми облачками: верно, там пекли хлебы.
Анна незаметно сорвала полынь еще в каплях дождя, зажала в кулаке. Когда будет плавать, может, русалка выскочит, чтоб защекотать до смерти, спросит: «Что ты варила?» А Анна ответит: «Щи да полынь!» Покажет полынь и крикнет: «А сама ты изгинь!»
