…Девочка обвела избу придирчивым взглядом хозяйки: выскоблен ли стол, висят ли на жердке над печью вязанки лука, а левее, под сухими васильками и желтой засушенной гвоздикой, – одежда, выстроены ли чашки, миски на резной полице, наполнен ли водой широкий кувшин, прикрытый дощечкой?
Все как надо. Теплилась лампада перед иконой, и едва уловимый запах конопляного масла примешивался к запаху глины и чернобривца.
Ивашка, присев на лавку, виновато поглядел на сестру:
– В животе червяк точит…
– Ты погоди, Ивасик, малость, я щи сварю. Мигом. Только без соли… Иссолились мы…
Ивашка добро поглядел в спину сестренке. Недаром юнцы на улице дразнят ее: «Наша Анна белобрива, щец да каши наварила». Эта наварит. Надобно пока нащепать ей лучин…
Евсей подходил к своему дому, когда его окликнул Анфим:
– Добридень, сосед, хлеб да соль!
– Помогай бог!
– Заходи в гости.
Евсей приблизился к Анфиму, сжав его огромную ручищу, спросил:
– Как живешь?
– А так себе – то боком, то скоком.
– А я в ярме у лиха. Бос, как пес.
– Э, ничего, – беспечно махнул рукой Анфим. – Что будет, то будет, мы все перебудем.
– Не скажи.
– Заходи в хату, ковшик варенухи[2] опорожним.
– Да вроде б ни к чему, – заколебался Евсей.
– Как – ни к чему? По суседству. Старцы костылями менялись – и то пили.
Евсей весело рассмеялся, и лицо его сразу утратило суровость, стало простодушным.
– Разве што…
Анфиму лет под тридцать, но уже славился он на Подоле как отменный мастер-гранильщик. Никто лучше его не умел шлифовать самоцветы, вызывать их чудесную игру.
Жил Анфим с женой Марьей и своими дочерьми-тройняшками в избе на виду у Днепра. И когда бы кто ни проходил мимо их жилья, неизменно слышал, как в два голоса пели муж и жена душевные песни о яворе над водой, о вечерней заре, о том, как «из-за горы, из-за кручи возы скрипят, идучи».
– Расщебетались Птахи, – говорили, улыбаясь, прохожие, прислушиваясь, как ладно ведут голоса.
Удивительно похожи были друг на друга Анфим и Марья. Ясноокие, златокудрые, стройные, словно гранила их природа по одному рисунку, прилаживала и внешностью и характером. При взгляде на сильные руки Анфима трудно было поверить, что умел он терпеливо и нежно обращаться с самыми крохотными самоцветами, брать их так осторожно, будто это божьи коровки.
Покойный отец Анфима тоже был мастером-гранильщиком, приехал в Киев из Суздальского Ростова еще молодым да так здесь и прижился. Он научил сына своему ремеслу, передал спокойный, покладистый нрав.
