— Понятно. А что говорят представители авиакомпаний? Покинул ли наш пропащий территорию Германии?
— Тем рейсом, которым возвращались члены нашей делегации, он не вернулся. Сведения о пассажирах иных рейсов… Сам этот вопрос и выяснишь.
Александр Борисович только молча кивнул.
— Вчера меня вызвал Кудрявцев, — продолжал Меркулов.
— Как здоровье генерального? — поинтересовался Грязнов.
— А что ему сделается? — отмахнулся заместитель. — А вот настроение его после визита на ковер к президенту замечательным назовешь вряд ли.
— Значит, сам уже в курсе?
— Увы. Хотя и понятно. Президиум Академии наук по инстанциям никогда не бегает. Или спикеру, или президенту запросы и требования шлет.
— И что Владимир Михайлович теперь?
— Предлагает мне подумать над созданием следственной группы, ввиду важности дела.
— И что?
— Создадим. Что нам еще остается? Сто шестьдесят третья позволяет же в случае сложности или большого объема дела…
— Угу, — съязвил Турецкий. — Дело на контроле у президента не может иметь маленький объем.
— Не умничай, а? Налей лучше еще по одной. Тебе пригодится, чтобы нервы успокоить.
— Опять на мою голову? — Следователь за эту голову в ужасе и схватился.
— Молодец, соображаешь. Так вот, по просьбе президиума Академии наук России и с ведома генерального прокурора я возбудил дело по признакам сто пятой…
— Господи, откуда тут признаки убийства? Завис академик у крали, а нам уже мнится: украли.
— Нам просто приказали его найти, — оборвал рифмованный каламбур Грязнова Константин Дмитриевич. И еще пригубил коньяку. — Гарантом того, что ничего противозаконного мы себе не позволим, тебе, Сань, и придется выступить. Короче, назначаешься руководителем группы предварительного следствия по данному уголовному делу. Подумай пока, прикинь, что к чему. После обеда жду тебя в кабинете с предложениями.
— Вот спасибо, Костя. — Турецкий поморщился, словно от зубной боли. — Именно этого мне и не хватало с утра для полного счастья.
3
Всего лишь пару лет назад профессор Викентий Леонидович Гончар, заведующий одной из ведущих кафедр Инженерно-физического университета, считал, что его пятьдесят пять лет и есть возраст расцвета мужчины. И до некоторой степени он, несомненно, был прав.
Вику, родившемуся еще при Сталине, в непростое время, когда страна не успела полностью оправиться от войны, полуголодное детство помнилось плохо. Хотя имя Леонида Гончара — отца Викентия — и было достаточно известно в научной среде, оно само по себе не давало права на дополнительный паек. Семья не голодала, конечно, но и не жировала. Выживала, как и вся страна.
