Славку и в школе мало интересовали физика и математика, но ботанику и зоологию он знал лучше всех. А его мать непременно хотела, чтобы он стал инженером. Что я мог ей сказать? Махмут, это я знаю точно, будет физик, вроде дяди Саши. Вот только не знаю, кем буду я.
Когда я вышел из подъезда, увидел Тоньку. Она возвращалась откуда-то вместе с Зельцем. Он вел за руль велосипед, а Тонька шла рядом и что-то ему говорила. Зельц уже отрастил прическу и ничем не отличался от остальных пижонов нашего двора. Как быстро он все это усвоил! Интересно, куда они ходили кататься? Считает его балбесом и ходит с ним, а может, уже не считает...
Увидев меня, Тонька помахала рукой и засмеялась. Я отвернулся от них и пошел к своему подъезду.
Тонька догнала меня на лестнице. Она немного запыхалась, глаза ее блестели, от нее пахло пылью, пыльные волосы прилипли ко лбу и к щекам.
– Здравствуй, Валерик. Да подожди, куда ты так летишь?
Я остановился.
– Ты был у дяди Альберта?
– Был.
– Ну и что?
– Ничего. Завтра в восемь утра отправляемся.
– Куда?
– Не знаю. Если хочешь, приходи.
– И ты еще спрашиваешь...
Не оглядываясь, я пошел вверх по лестнице, хотя мне нестерпимо хотелось посмотреть на Тоньку, на ее серые от пыли волосы. Я уже поднялся на площадку четвертого этажа, когда услышал, как Тонька медленно стала спускаться вниз.
* * *
Прежде чем сесть на корабль, дядя Альберт долго объяснял нам, как следовало себя вести в старом купеческом городе и что говорить.
– И чтобы никакой самодеятельности.– Он посмотрел на Тоньку.
Тонька улыбнулась и наклонила голову.
Дядя Альберт сдержал слово. Впервые за пультом нашего корабля сидел Славка. Сзади я видел его побелевшие, видать от большого волнения, уши.
Из трюма доносился могучий низкий гул машины. Мы пристегнулись. Дядя Альберт неторопливо докурил трубку и выбил ее о борт, потом положил в карман.
И вдруг я, цепенея от ужаса, увидел, что Славка передвигает стрелку по шкале времени все дальше и дальше к красной черте – стрелка уже миновала четвертый нуль, пятый, шестой, седьмой, восьмой... Я рванулся к нему, но меня крепко держал брезентовый пояс, сшитый из пожарного рукава. Лихорадочно я стал нащупывать пряжку. И в этот миг щелкнул переключатель.
Привычного толчка не последовало. К горлу подступило тошнотворное ощущение невесомости. В глазах бешено завертелась зелено-голубая радуга. Потом раздался непонятный плеск, шум, ремень врезался мне в живот, нас ударило, и на корабль хлынула вода. Вода разбросала бы нас в разные стороны, если бы не крепкие брезентовые ремни. Мы упали не то в какую-то протоку, не то в болото. Волны, поднятые кораблем, покатились на отлогий песчаный берег. Мы все были мокры до нитки и опутаны обрывками водорослей. Я начал срывать их с себя и отбрасывать, и вдруг увидел, что вокруг шеи зажмурившейся от ужаса Тоньки обвилась плоская сколопендра. Я схватил ее и отшвырнул далеко в воду. Не знаю уж, сколопендра ли была неядовитой, или я как-то так ее схватил, что она не могла меня укусить, но все обошлось. Тонька открыла глаза и тоже принялась срывать с себя водоросли. Только Славка оцепенело сидел перед пультом корабля и с оттопыренных ушей его свисали тонкие зеленые нити, а с редких волос за шиворот стекала вода.
