Восемнадцатилетний сын чеканщика Фрола Черного Григорий выскочил из землянки и помчался вверх, к Горе.
Чадно коптили смоляные факелы у складов, над сонным Днепром стлался густой утренний туман, заросли Перевесища жадно впитывали и этот туман, и смоляную копоть.
Наверху Григорий перевел дух, подтянул латаные-перелатаные штаны и побежал дальше, к училищной избе.
Он открыл ее дверь, когда учитель Елфим, прозванный учениками Петухом, садился за стол в углу под образами.
Григорий сдернул со светловолосой взмокшей головы колпак, наскоро прошептал строку молитвы, до земли поклонился учителю и пробрался к своему месту на скамье, рядом с Харькой Чудиным.
Воеводский сын Харька – ленивый дылда, немного старше Григория – вяло дожевывал ковригу с маком, уставившись в одну точку сонными, мутными глазами. Под правым глазом у него красовался огромный зеленовато-синий чирей, отчего глаз этот казался меньше левого.
Григорий осмотрелся. В избе были все девятнадцать учеников, и самые малые, лет по восьми, и великовозрастные.
– Повторим, уноты, урок! – тонким голосом оповестил учеников Петух и вызвал к себе Клёнку.
Белесый Клёнка затрепетал, вскочил, подойдя к учителю, поклонился в ноги.
– Ныне какое лето? – строго спросил учитель.
– Шесть тысяч пятьсот сорок шестое[1] от сотворения мира! – испуганно пискнул Клёнка, и белые бровки его задрожали.
– Сказывай урок, – разрешил учитель и, прикрыв птичьи глаза, переплел на черной рясе сухие пальцы рук.
Трудно было определить, старо или молодо он выглядит, сколько ему лет: если сорок – молодо, если тридцать – старо. Лицо, почти лишенное растительности, он слегка запрокидывал, будто грел на солнце, и при этом на длинной шее выпячивался огромный кадык. Не было волос и на голове, схожей с яйцом. Поговаривали: втирал Петух для роста волос мазь из масла красной коровы, да, видно, не помогало.
Клёнка набрал воздуха и зачастил скороговоркой, старательно складывая губы трубочкой:
– Части речи суть: имя, глагол, причастие, местоимена… Падежи: правый, родный, виновный… – он запнулся.
