Сама же Романова отправилась в районный телефонный узел.
Но там, как скоро выяснилось, не работал телефонист, которого, со слов свидетелей, описала Галя. Впрочем, она в этом и не сомневалась.
4
Вячеслав Иванович долго копался в своей старой записной книжке. И так ее листал, и этак. Ворчал что-то под нос, наконец ткнул пальцем:
— Вот! Я же говорил? — удовлетворенно сказал самому себе.
Кому он и что говорил, понять было невозможно, поскольку в кабинете он находился один.
Еще какое-то время ушло на телефонные переговоры, выяснения, какие номера пришли на смену старым, и вот после очередного набора цифр, которые Грязнов тщательно вписал, вместо забеленных замазкой старых, абонент отозвался:
— Брискин у телефона, вам кого?
— Тебя, Исай Матвеевич, именно тебя мне и надо, — радостно ответил Грязнов. — Как жив-здоров? Сто лет тебя не видел! Грязнов побеспокоил, помнишь такого?
— Век бы тебя не помнить, Вячеслав Иванович, — с ходу ответил Брискин, — да куда от вас от всех денешься! С чем звонишь-то? Ты учти, отошел я от дел, никого давно не встречал, кто жив еще, а кто уже нет, не знаю. Да и знать не желаю, вот так!
— А мне всех и не надо, Исай, мне только некоторых. Ты лучше вот что скажи, на гитаре своей играешь? Все косишь под Розенбаума?
— Есть такой грешок, — обрадовался перемене темы бывший патологоанатом, которого в свое время Вячеслав Иванович взял на наркоте, но по мелочи, и решил не привлекать, а оставить у себя в загашнике — до будущих времен.
Он, этот лысый, чем-то отдаленно напоминавший известного питерского певца — тоже из медицинских работников, — носил кличку Розенбаум — за лысину и, естественно, за хриплый, блатной голос. Ну и за гитару еще, на которой постоянно бренчал. И чего-то у него даже получалось.
— Мне бы тут посоветоваться с тобой, Исай, надо. По старым твоим связям. Где тебе было бы удобно, так чтоб мы оба не особо светились, а чуток посидели, как в добрые прошлые времена?
— Ну домой я тебя не зову, нечего тебе тут делать. А вот посидеть… Ну давай у метро «Щелковская». Пивной бар найдешь? Спросишь Розенбаума, меня там всякая собака знает.
— Уж больно место шумное ты выбрал, а потише где нельзя? — недовольно ответил Грязнов.
— Так в шуме самая и тишина. Я обычно в правом дальнем углу столик занимаю. Вот и подходи. А ежли чего, можно и в кабинет перейти, к Васе, — друган у меня в официантах, он устроит. Но там подороже, за обслугу.
— Понял. Ну подгребай туда к шести, что ли. И я подойду. Крайний в правом углу, да? Найду…
