— Наверно, приятно сознавать, что твой труп означает новый «порш» для председателя совета директоров? — съязвил Турецкий.
— Вообще-то такая практика уже запрещена судами, — патриотично пробурчал Реддвей… — Хотя еще и не во всех штатах
— Вот видите — не во всех, — не удержался Шляпников.
— Что ж, это говорит, что Америка — по-настоящему свободная страна. А вы чем занимаетесь, Герман?
— О, меня сейчас интересуют вопросы безопасности. Личной безопасности.
Реддвей тоже улыбнулся, но реагировать не стал.
Шляпников потушил сигарету. Посмотрел на часы, потом в окно. Рядом с тротуаром остановился джип «форд-маверик». Это была машина Дениса Грязнова. Быстро, однако.
— Герман Васильевич, вы звоните мне, не стесняйтесь, — искренне сказал Турецкий, когда Шляпников встал. Ему почему-то было неприятно, что они с Ред-двеем пикировались.
Шляпников кивнул, пожал протянутые ему руки и ушел. А Турецкий подумал, что у Дениса ведь нет никакой тетки. У него есть только дядька — генерал-майор МВД… Турецкий выпил стакан минеральный воды и сказал Реддвею:
— А теперь, Пит, выкладывай, зачем ты в Москве.
— Затем, чтобы рассказать тебе историю. В Ньюб-рафтоне погибла девяностодевятилетняя женщина.
— Именно погибла, не умерла? — уточнил Турецкий.
— Именно. Она переходила дорогу, и ее сбил грузовик.
— Прискорбно, — сказал Турецкий. — И поэтому ты в Москве?
— Интересно! — возразил Реддвей. — Смотри сам. На следующий день ей должно было исполниться сто лет. Она ехала в инвалидной коляске. Ее катила дочь. Они обе направлялись на вечеринку в честь грядущего юбилея. И ее сбил грузовик. Ну? Каково?
— Ты будто гордишься этим грузовиком, — заметил Турецкий.
— Не горжусь. Я хочу задать тебе вопрос. Что вез грузовик?
— Питер, ты в своем уме? Откуда я могу это знать? Так почему ты в Москве?
— Алекс, вслушайся в мои слова. Девяносто девять лет. Инвалидная коляска. Вечеринка по случаю столетия. Дорога. Грузовик…
— Черт тебя возьми, в самом деле! — рассердился Турецкий. — У меня знаешь сколько дел?! А ты… Послать бы тебя подальше! Что было в грузовике?! Ну пусть это будет ее именинный пирог! Доволен?!
Реддвей медленно встал из-за стола. Стул под ним со скрипом отъехал назад. Реддвей смотрел на Турецкого, и на его лице была сложная гамма чувств: обескураженность, недоумение, возмущение и даже злость.
— Алекс… ты… ты… Ты откуда это узнал?! Мне же только сегодня сводку прислали. У тебя свой человек в моей системе?!
— Питер, ты рехнулся? Да сядь, конспиратор хренов. Нет у меня никого! Ты спросил, я и ляпнул то, что абсурдней всего. Неужели не ясно?
