Убрав лишнее со стола, Александр Борисович положил свое письмо таким образом, чтобы проснувшаяся Эва смогла бы сразу его увидеть. Кажется, все правильно, но что-то мешало почувствовать полное удовлетворение. И вдруг понял: это — послание. Оно было здесь совершенно лишним. Турецкий взял исписанный лист, перечитал его и, неожиданно для себя смяв, сунул в карман. Вот теперь порядок. Эва обязательно позвонит — ее очередь назначать свидание, — и он ей объяснит. Нет, речь, конечно, не о том, что, возможно, опять сработала проклятая профессиональная привычка — не оставлять после себя столь сокрушительного компромата. А тогда о чем? Надо подумать…
Затем он подобрал свою сумку и, вдохнув аромат духов, мягко поцеловал Эву в макушку. Достав из ее сумочки отключенный мобильный телефон, — Эва была верна себе и всегда, где бы они ни встречались, отключала телефонные аппараты, не желая отрываться от любимого дела, — Александр Борисович включил его, «вбил» в меню свой «закрытый» номер и положил рядом с ее подушкой. Гостиничную деревянную грушу от ключа, висевшего на ней, он отцепил и оставил на столе — в качестве стоп-сигнала. Сам же ключ, после того как запер за собой дверь, он подсунул в щель снизу и щелчком отправил обратно в номер. Эва легко обнаружит его, когда выйдет в прихожую, — ведь не впервые. Как далеко не в первый раз и он сам, выходя из гостиничного номера, оглядывался с независимым видом, но потом все-таки, избегая ненужной встречи с горничной, спускался по служебной лестнице, если таковая имелась, этажом ниже либо поднимался выше, после чего степенно шагал по коридору или вызывал лифт, уже ни на кого не обращая внимания. И впрямь, зачем нужны лишние вопросы типа: а вы из какого номера, гражданин?.. Но любопытных взоров он как-то не приметил, все были заняты своими текущими делами. Впрочем, он особо и не оглядывался, его еще «штормило».
«Его» самолет, разумеется, улетел еще вчера, поздним вечером. Следовательно, улетела и многообещающая кудрявая «пилоточка».
И вот — странное дело. Ну, сыт же, доволен! А все мимолетные воспоминания о симпатичной стюардессе свелись, в сущности, к двум конкретным деталям. Во-первых, конечно, сама пилотка на очаровательных кудрях. Это — эстетика. А второе — более важное — уже в сугубо интимном восприятии. У девушки были замечательные ножки, отмеченные утонченной, даже благородной кривизной, которая навеяла Александру Борисовичу сладкое представление о том, насколько ловко способны они обнять напряженную мужскую спину. Грешная мысль, куда деваться, но как прекрасен грех!
