— Но пока я все-таки попытаюсь с директором поговорить. Мне сюда ближе. Может, все-таки как-то получится?
Узнав у сторожевого медведя, что господин Файзуллин будет в кабинете через полчаса, она вышла на крыльцо и, стоя под навесом, минуту любовалась ливнем, бушующим вокруг сухого пятачка, на котором она находилась, словно на острове, посреди океана воды.
Потом набрала на мобильнике номер капитана Яковлева.
— Володь, ты в Центре? Узнай, пожалуйста, в какой группе занимается юнец Лапковский. — Хихикнула. — Фамилия как фамилия, извращенец. И не «лобок», а «лапа». Да. И посмотри, когда у него ближайшее занятие. Я подъеду. Хочу с его родительницей поближе познакомиться.
Чего давно уже действительно не умел Стас, так это ждать. Ни теперь, будучи солидным человеком, начальником управления безопасности огромного холдинга, перед которым трепещет даже директорат. Ни раньше, когда к нему и генералы тоже обращались уважительно. Не «полковник». И, тем более, не «эй, полковник!». Исключительно «товарищ полковник», а все больше норовили по имени да отчеству. Впрочем, уже в «бурсе» он ни ждать, ни терпеть не умел. Его сокурсники порой пугались напористости и целеустремленности молодого курсанта. Все ему было надо, во всем он хотел быть первым, все хотел получить целиком и сразу.
А ведь умел когда-то…
Терпеливо, надсадно, надрывая сердце, ждать мог он в этой жизни только Соплинову Ленку — первую свою настоящую, еще школьную любовь. Высокая, немного полноватая, зато пышногрудая девчонка с ногами, похожими на пузатые бутылки, — дочка стареющей примадонны местного районного театра — отвергала мальчишеские приставания низкорослого пацана из рабочей семьи. Впрочем, она, похоже, его жалела: пытаясь приобщить к искусству и литературе, регулярно водила на мамашины спектакли и подсовывала стихи Доризо с Асадовым, от которых Станислава тошнило.
Назло ей Стасик ударился в спорт: стал постоянно висеть на турнике, чтобы подрасти, подтягиваться до изнеможения и гонять на мотоцикле. Повзрослел, возмужал, почувствовал уверенность в себе. И даже старшие пацаны не рисковали задираться к нему один на один. Но при встречах с «одухотворенной» Ленкой мгновенно становился испуганным телком, которого на веревочке можно безропотно вести на бойню. Он не то чтобы поцеловать пассию, к руке прикоснуться робел. (При этом дворовых девчат, особенно хлебнув с пацанами бормо-тушки, тискал за милую душу.)
Назначая Ленке свидания, на которые та — неизвестно из какой прихоти — всегда приходила, он ждал так, что лишняя минута, казалось, высасывала из парня душу. И опоздай коварная больше чем на полчаса, застала бы в условленном месте лишь хладный труп. Точно так же вечерами мог Стасик ждать, бродя у стен дома любимой и боготворимой, чтобы хоть на секунду увидеть ее силуэт в светящемся окне…
