Что ж. Значит, надо сделать так, чтобы эту угрозу никто не увидел до самого последнего, решающего момента.
Однако все равно непонятно. Странная манера у анонимщика. Нетривиальная. Даже провокационная какая-то. Турецкий уже имел дело и с братковскими наездами, и с интеллигентными предупреждениями от товарищей в штатском. Неважно, кем они были, скорее всего, офицерами из ФСБ, СВР или Главного управления спецпрограмм президентской администрации — особо засекреченной российской спецслужбы. Но их почерк «срисовывается» в две секунды. И предупреждают они чаще «вообще», чем о конкретном расследовании: не «брось очередное дело», а уйди, мол, Турецкий, на заслуженный отдых. Хватит у больших людей под ногами путаться…
А здесь — нарочитая неграмотность. Настолько нарочитая, что писавший не мог не понимать: его послание за бандитскую «маляву» принято не будет. Зачем же тогда? Вроде бы и пугают, а с другой стороны, впечатление складывается, что затем это делается, чтобы внимание привлечь. Есть, мол, там преступление. Копай дальше…
«Надо бы с Грязновым пошушукаться, — решил Александр Борисович. — Слава мужик башковитый, глядишь, и присоветует, что об этом думать, и думать ли вообще. Но то, что я на правильном пути, сомнений уже не вызывает».
Турецкий еще раз внимательно осмотрелся. По Ленинскому, поднимая шинами к облакам мокрую взвесь, проносились автомобили — десятки, сотни машин. Низкие октябрьские облака складывались над головой в пухлую и кислую физиономию, готовую брызнуть слезами. Мимо, машинально огибая стоящего столбом на дороге генерала от прокуратуры, шли озабоченные своими собственными проблемами люди — сотни, тысячи озабоченных, неулыбчивых людей. И никому из них не было дела до давно уже всеми забытых погибших спортсменов, до взяточника (или не взяточника?) с чапаевскими усами, до помощника генпрокурора, которому угрожают расправой…
Упали первые капли дождя, расплываясь на светлом плаще Александра Борисовича и на глазах превращая модный макинтош в подобие древней пятнистой леопардовой шкуры. Забарабанил дождь и по маркизе над окошком скромного полуподвального кафе, хозяева которого до сих пор не удосужились убрать с улицы летние столики под разноцветными зонтиками. Скучающий за одним из этих столиков денди лет двадцати с хвостиком допил большим глотком коньяк из пузатого бокала. Нехотя откусил от бутерброда с икрой и отодвинул тарелку. Полез за портмоне, чтобы рассчитаться, и, подняв глаза, встретился взглядом с Турецким. На мгновение в этом взгляде вспыхнуло естественное любопытство: что, мол, за тип придурочный под ливнем торчит? Но тут же потухли глаза. В них осталась невыносимая скука полностью удовлетворенного кадавра. Которому, как и всем остальным, нет никакого дела ни до погибших, ни до Ландырева с Турецким, ни до себя самого.
