А самым «заколдованным» является, пожалуй, девятый километр Кутузовского проспекта, недалеко от поворота на Минскую улицу. Страшные аварии, уносящие зараз несколько жизней, возникают здесь практически из ничего. Чаще всего водители, виновные в аварии, оказываются трезвыми как стекло, но нередко не могут объяснить, что их заставило совершить неверный маневр. Уж на что гаишники люди несуеверные, но и те начали подозревать, что с этим местом что-то не так. По одним предположениям, на этом участке Кутузовского раньше были бойни, а это — море крови, постоянное присутствие смерти. По другим — здесь располагалось кладбище. В общем, мистика, да и только…
Знаток вопроса исподволь начинал все больше раздражать Турецкого. Вроде бы следователь прекрасно знал то, о чем говорил. Но по существу дела — даже в ответ на прямые вопросы — не произнес пока ни слова.
— Давайте, Василий Иванович, постараемся без мистики обойтись. Что же вам показалось странным?
— Не знаю. — «Чапай» оставил наконец свой ус в покое, положил руки на колени и выпрямил спину. — Может, именно это. Человек, нарушая все мыслимые и немыслимые правила, минует без проблем опаснейший участок и гибнет, как говорится, на ровном месте у самого дома. Это не дает мне покоя. Но, увы, ни в коей мере не является основанием для пересмотра этого дела.
— Я понял, спасибо. И учту ваше мнение, принимая решение. Но хотел бы все-таки разобраться сам. Оставьте, пожалуйста, все принесенные материалы мне. Вам передадут мое заключение.
Турецкий вправду не мог пока понять, что предпринять с этим не так давно закрытым делом.
С одной стороны, отсутствие токсикологической экспертизы настораживало: не выяснить, был ли алкоголь в крови у погибших в автокатастрофе, — явный промах следователя. И предстояло еще разобраться, было ли это разгильдяйством работника, злым умыслом или просто результатом неоправданной самоуверенности господина Ландырева.
А с другой — действительно, дело ничем не выделялось из ряда тысяч и тысяч таких же. И следователя, находившегося в условиях цейтнота, вполне можно было понять. При всей внутренней неприязни к Ландыреву Турецкий не мог представить его лениво спускающим дело на тормозах. Если бы возникло хоть малейшее подозрение в умышленном преступлении, Василий Иванович стал бы рыть землю. Была у Александра Борисовича такая уверенность.
Но уже к вечеру, пролистывая свидетельские показания, Турецкий обнаружил слова судьи последнего матча Артура Асафьева. Марат Камолов заявил, что обратил внимание на то, как странно Артур Асафьев стал себя вести после последнего перерыва. Будто бы засыпал на ходу. Может, все-таки алкоголь? Хряпнул из горлышка пластиковой бутылки вместо минералки? И потянуло в сон? Но зачем? Тем более в разгар спортивного состязания…
