– Неужели вы тот самый Гарольд Пинтер, тот самый ваш писатель, который выступил против бомбардировок, он еще очень плохо отзывался о Блэре и Куке?
– Я бы не хотел быть Пинтером, я – Кин.
– Назовите по буквам, пожалуйста.
– Ка-и-эн, – медленно произнес парашютист по имени Гарольд с тремя буквами в фамилии. – Кин…
Назовите по буквам
– Кин… Ой, а вы не родственник знаменитого футболиста из лондонского «Арсенала»?
Тут меня Гарольд Кин подколол:
– Кин играет не в «Арсенале», а в «Манчестер Юнайтед»!
Браво, Гарольд, теперь имя «Гарольд» приклеилось к моей нижней губе, и это меня несколько смутило: эй, девчонка, эй, сердце мое, ты смотри, для кого стучишь!
В огороде бузина, а на лугу – оккупант!
Мария Лепич, Гарольд Кин. Овцы почуяли, что наш разговор не туда завел… Да нет, овцы этого почуять не могли, они вертолета напугались. Я за овцами побежала, не то чтобы очень уж надо было, просто захотелось, чтобы парашютист на меня с тыла глянул – задницу и бедра оценил…
Спасаю вроде как овец, а вертолет мягко так приземляется, и я не то что крикнула – заорала прямо-таки, чтоб он одуванчик не помял. Ветер от винта вертолета лупил одуванчик, а тот только головкой встряхивал, совсем как женщина, которая волосы со лба отбрасывает… Но только я больше не на одуванчик смотрела, а на дверь открытую в вертолете, который взлетать начал, что меня, как ни странно, не обрадовало: из вертолета Гарольд Кин, не писатель и не футболист, махал мне красным беретом.
Снял берет при выполнении воинского долга, это ведь кое-что значит, уважаемая госпожа Лепич. Вертолет, не прекращая ругаться с воздухом, взлетел, овцы вернулись. «Что вы думаете о Гарольде Кине, – спросила я старшую овцу. Та взблеяла, и я спросила строже: – Так что же вы думаете?» Старшая овца изогнулась всем телом, словно хотела просить пардону за то, что не смогла ничего толкового сказать. А тот ягненок, майский ягненок, сопливое дитя нынешнего июня, обнял меня и мордочкой написал на ладони – не дай нас съесть.
Ел нас взглядом Скендер Бакали, пока я гнала к своему дому белое облако стада. Еще один парашютист, подумала я, здороваясь со Скендером на албанском. Скендер был из тех албанцев, что одинаково выглядят и в сто лет, и в двадцать семь. Он затягивался словами, сбивая пепел стоимости моего дома.
– Не продается, господин Скендер!
– Мария, дитя мое сербское, так ведь лучше мне дом продать, а то ведь спалят его вместе с тобой! А то закончишь как твои отец с матерью. Пока тебе везло, потому что работала на Красный крест господина Уэлса.
