— Ну, так вот что, женщина, — сказал я. — Контрольные анализы полагается сделать еще раз, повторно. Тогда станет ясно, как дальше.
Она молчала.
— Какие-нибудь жалобы есть?
— Что вы имеете в виду? — сказала она.
— Состояние здоровья. Ничего другого.
— Нет, пока нет.
— Необходимо строго следовать предписаниям подготовительного периода. Об этом тебе расскажут. Если все будет в порядке, имплантацию произведут в начале следующей недели, во вторник или среду, не раньше. Так что придется подождать.
— А я и не спешу. Меня все это вообще не волнует.
Ее дерзкий ответ удивил меня. Такого здесь еще не бывало. Разглядывая очкастую повнимательней, я встал из-за стола и подошел к ней. Она тоже встала. И я строго сказал, чтобы ей неповадно было говорить со мной в такой манере:
— Если не к спеху, и тем более если тебя это вообще не волнует, то стоило ли огород городить? Ты с каким намерением сюда отправилась, ты знала, куда и зачем следуешь?
— Знала. Разумеется, знала.
— Ну и что? Я тебя спрашиваю, женщина. Зачем ты сюда ехала?
— Зачем? А затем, чтобы увидеть вас, профессор, и убедиться, что все это вовсе не детские байки!
— Только и всего?
— Поверьте — только и всего. Чтобы увидеть вас и сказать вам всю правду в глаза.
— Вон как?! — невольно вырвалось у меня. И я сказал коротко и жестко: — Ты письменное согласие давала?
— Да, давала.
— Ты понимаешь, что твое поведение будет расценено как нарушение подписки и ты схлопочешь новый срок?
— Понимаю.
— В этом есть острая необходимость?
— Есть острая необходимость в этом разговоре. Это необходимо для вас.
— Для меня? А мы что, решаем с тобой какие-то проблемы?
— Решаем. Будут ли люди размножаться, как велено природой и Богом, или по наущению дьявола возникла эта проблема?
Я замолчал, точно наскочил внезапно на стену. Потом сказал, едва сдерживая бешенство:
— Для этого у меня есть собственная голова на плечах, мадам. Придется нам расстаться. Жаль, что ты не сократишь себе срок, а, напротив, удлинишь его. Тут уж пеняй на себя.
— То, что я должна была сказать, я сказала.
— Не слишком ли много ты берешь на себя? Не подводит ли тебя чувство меры?
— Я зечка, Андрей Андреевич, — она неожиданно назвала меня по имени-отчеству, и то, что слышишь механически сотни раз в день, в ее устах прозвучало странно. — Я зечка и только, — повторила она. — И я знала, на что иду. И добилась своего. Я считала это своим долгом. И выполнила его, как могла. Может быть, этот разговор что-то пробудит в вас, заставит задуматься. Вот и все.
