– Больше ничего? – допытывался Филатов.
– Ничего.
– Добро. Это соответствует действительности, и не более. Она будет получать за тебя ежемесячное жалование на протяжении всего срока, пока ты будешь отсутствовать.
– Спасибо, товарищ полковник, – поблагодарил я.
– Как она себя чувствует? Не волнуется?
– Марина привыкла к моей работе, – пожал я плечами. – Но вот волноваться ей точно не следует – ждет ребенка.
– Это замечательно. Будем надеяться, что из роддома ты заберешь ее сам.
– Спасибо, – кивнул я.
– Это все, Виктор. В воскресенье я пришлю машину. Она доставит тебя на вокзал.
– Благодарю вас, Алексей Петрович. Но лучше не нужно этого делать. Я доберусь до вокзала сам.
– Почему? – удивился полковник.
– Не хочу волновать Марину, – сказал я первое, что пришло мне в голову.
Не мог же я выдать полковнику свои планы. Они мне самому казались омерзительными. По лицу полковника я понял, что он сомневается в правдивости моих слов, и мне пришлось пояснить:
– Услышит звонок, увидит торжественные проводы и догадается, что дело серьезное. Я же сказал ей, что еду в командировку на юг, вроде как по обмену опытом.
– Но звонить ты ей не сможешь, – вставил Филатов.
– Ничего, я позвоню ей из Одессы и сообщу, что отправляюсь в казахские степи, где, возможно, нет связи с Москвой.
– Ну что ж, великий выдумщик… – улыбнулся полковник. – Для жены твоя версия, может, и сойдет.
Я посмотрел на шефа и увидел недоверие в его глазах. Неужели этот матерый волк раскусил меня, как мальчишку?
Тем временем полковник продолжал:
– Бывай, Русич. До встречи на вокзале.
Мы распрощались, и я поехал домой.
Марине я соврал, что командировку перенесли, и я должен уехать уже сегодня вечером. Сказал ей также, что по прибытии на место позвоню, и что она будет получать мое жалование. Марина слушала меня молча. Я видел, как сильно она переживает за меня. Я знал, что поступаю с ней жестоко. Меня порывало сказать ей правду, признаться, куда собираюсь уйти сегодняшним вечером, но в этот момент власть очарования другой женщиной была намного сильнее той трепетной привычной любви, которую я испытывал к своей жене. Я мысленно проклинал себя, молил бога даровать мне прощение за холодность и пренебрежение к женщине, носившей под сердцем моего ребенка. Я тешил себя призрачной иллюзией, что Марине не следует знать всей правды, иначе она не сможет вынести тягот расставания. Кроме того, я обманывал себя, думая, что Женя Милосердова – незначительный этап в моей жизни, что она мне сейчас только для того, чтобы я мог расслабиться перед ответственным и опасным заданием.
