Утешая жену и стараясь объяснить нелепость ее желаний узнать в деталях подробности гибели сына, Ковригин сам, стараясь, чтобы этого не видела жена, втайне снова и снова просматривал все сделанные им видеозаписи…
Как— то Лена застала его за этим занятием.
— Опять?
— Что — опять? — деланно удивился Ковригин.
— Ты думаешь, я не знаю?
— Что — не знаешь? Что — опять? — Ковригин растерялся.
— Только зря себя мучаешь, — Лена заплакала, Ковригин подошел к ней, обнял ее. — Бедные мы с тобой, бедные…
— Как раз таки мы с тобой богатые, — попытался сострить Ковригин, вышло не особенно к месту.
— Только кому все это теперь нужно? — сказала Лена.
— Как — кому? Жизнь продолжается. — Ковригин старался отвечать бодрее.
— Какая там жизнь, — Лена махнула рукой, — только о нем и думаю.
Она, тяжко вздохнув, присела на край дивана.
— А помнишь, он, когда родился, русый такой был, а потом потемнел, а как в армию провожали…
Лена снова заплакала. Ковригин задумался. Нужно было сказать какие-то точные, правильные слова, даже не утешения, а слова, которые придали бы сил, помогли обрести смысл. Он понимал, что жене сложнее, чем ему: у него все-таки дело, не позволяющее расслабляться, иной раз и захочешь оттянуться, да некогда. А у нее — одни воспоминания.
После смерти сына Лена ушла из школы, где работала учительницей. Василий понимал, что ей нужно время для того, чтобы обрести хоть какое-то душевное равновесие, но в душе он был против этого ее ухода. Он догадывался, что свободное время — тот самый резерв боли — ей сильнее вернет самые лучшие ее воспоминания, их воспоминания…
Работа не позволяла Ковригину уделять много внимания воспитанию сына. Этим в основном занималась Елена. Новые изобретения, патенты, проблемы, свои и чужие, — все это наполняло до краев жизнь Ковригина, отдавая семье одно из предпоследних мест. На последнем месте был у Ковригина сам Ковригин. Себе он уделял меньше всего внимания. Он мог забыть пообедать и поужинать, не спать ночь, разбирая какую-то очередную сломавшуюся недавно изобретенную штуковину, причем все попытки Елены вернуть его к нормальному ритму ничем не кончались.
— Как так можно? — жаловалась она. — Ты совсем не уделяешь времени ни мне, ни сыну.
— Ну как не уделяю? — обижался Ковригин. — А для кого я, по-твоему, все это?…
— Не знаю для кого, а нам нужно твое внимание, твоя ласка, твое слово, наконец!
— Все, — принимал решение в таких случаях Ковригин, — завтра все вместе идем в лес.
